Гибель Николая Рубцова. «Я умру в крещенские морозы» - стр. 15
Если вспомнить первую строку: «Я в фуфаечке грязной...» – и сопоставить ее с запрашиваемой за фуфайку ценой, легко сообразить, что имеется в виду дореформенный червонец, ставший после 1961 года рублем.
Разумеется, лирика – не самый подходящий материал для финансово-экономических изысканий, но смысл произведенной нами операции в том и состоит, чтобы пробиться к реальному, четырнадцатилетнему детдомовцу, к тому голодному мальчишке, который пытается продать на рижском рынке единственное свое достояние – грязную детдомовскую фуфайку. Едва ли в цене на том рынке были вышитые и обвязанные одноклассницами носовые платки...
2
Для четырнадцатилетнего Рубцова рижская неудача была тяжела еще и потому, что все эти годы ему внушали, в какой замечательной стране он родился.
– Конечно, – говорили учителя, – сейчас трудно, но это только сейчас. И только здесь, в глухой вологодской деревне. А вообще жить хорошо, и главное – все дороги открыты перед советскими юношами и девушками...
Нет никакого сомнения, что в этом смысле Рубцов, как и все остальные детдомовцы, был инфантильней, нежели его сверстники, выросшие в семьях...
И в Риге произошло не только крушение мечты...
В Риге вдребезги разлетелся внушенный воспитателями и педагогами миф о дорогах, которые открыты молодым.
Никому не нужный подросток оказался выброшенным в равнодушную толчею чужого города.
Смутные и невнятные, сохранились воспоминания, что якобы на обратном пути из Риги Николай Рубцов останавливался в Ленинграде и пытался поступить в художественное училище...
Но и тут ничего не получилось.
Пришлось возвращаться в Николу.
Через несколько дней после возвращения Николая вызвал директор детдома Брагин.
– Не приняли в мореходку? – спросил он.
– Нет...
– Ну, что поделаешь, Рубцов. Иди тогда в наш Тотемский лесотехнический техникум.
Как записано в книге учета воспитанников, 13 августа Николай Рубцов уехал учиться в город, в котором, тридцать пять лет спустя, ему поставят памятник.
Ну а урок, преподанный в Риге, забылся не сразу.
Словно бы подводя итоги, Рубцов напишет, анализируя образ Катерины из «Грозы» А. Островского: «... к несчастью, человек может быть «поэтически» настроен до тех пор, пока жестокие удары судьбы не развеют нелепых представлений о жизни как об источнике единственно счастья и радостей».
Пятнадцатилетнему человеку свойственно абсолютизировать собственный жизненный опыт, свои весьма туманные представления о реальной жизни, и не случайно максималистски-мрачный тезис: «Жизнь – это суровая проза, вечная борьба» – дополняется достаточно оптимистическими размышлениями о возможности «добыть себе счастье, если у него (человека. – Н.К.) для этого достаточно духа и воли...»
Добыть себе счастье Рубцову, конечно же, хотелось не меньше, чем героине пьесы А. Островского, хотя и тогда, в техникуме, да и потом, многие годы спустя, Рубцов не очень-то ясно представлял себе, что это такое – счастье...
3
В стихотворении «Подорожники», вспоминая Тотьму, Николай Рубцов скажет:
«Неплохая в жизни полоса» растянулась почти на два года.
Два года жизни в прекрасном русском городе...