Герой конца века - стр. 51
– Ну, какое же ты лицо… Ты совсем не лицо… Ха, ха, ха… – прервал его Алфимов и захохотал.
– То есть как не лицо, Корнилий Потапович?
– Так, ты один шиворот… Вот тебя за него взял да и…
Алфимов жестом показал, как выталкивают в шею.
– Вы все шутите. А мне не до шуток, – обиженно произнес Мардарьев.
– Не плакать же мне с тобою прикажешь… Лицо… Ха, ха, ха… – расхохотался снова Корнилий Потапович.
Вадим Григорьевич сидел совершенно уничтоженный и обиженный.
– Так что же, значит, теперь всему пропадать!.. – после некоторой паузы воскликнул он.
В этом восклицании слышалось неподдельное отчаяние.
– Как же ты это в толк взять не можешь?.. – вдруг, сделавшись серьезным, заговорил Алфимов. – Коли вексель этот безденежный, коли об этом по начальству заявлено своевременно… опять же находится в таких подозрительных руках… Ведь на тебя кто ни посмотрит, скажет, что ты этот вексель как ни на есть неправдой получил, и денег за него не давал… потому издалека видно, что денег у тебя нет, да и не было…
– Ну, как не было…
– Деньги, брат, у того только есть, кто им цену знает, а ты хоть сотню тысяч имей, пройдут между рук, как будто их и не было… А ты им цены не знаешь… Принес ты мне намеднись этот самый вексель, учти за три тысячи, я отказал; за две, говорил, я говорю не могу; бери за тыщу… Так ли я говорю?
– Так-с…
– Так-с… – передразнил Алфимов Мардарьева. – А ведь ты не знал, что вексель этот с изъяном?
– Не знал, видит Бог не знал…
– Верно… А если бы ты цену деньгам знал, уступил ли бы ты четыре тысячи за три и даже за тыщу?.. А?..
Корнилий Потапович остановился и вопросительно поглядел своими бегающими глазами на Вадима Григорьевича. Тот молчал.
– Кабы ты не спешил сбавлять цену, да был бы человек по виду пообстоятельнее, да не знал бы я тебя, кто ты есть таков, может я три с половиной тыщи тебе за этот вексель дал, да теперь сам попался, вот оно что…
– Это вы, Корнилий Потапович, правильно… Горяч я-с… Мне сейчас вынь да положь… Сам виноват, каюсь…
– А меня Бог спас! – произнес торжественно Алфимов и снова закрыл глаза.
– Так как же-с, Корнилий Потапович? – снова простонал Мардарьев.
– Что, как же? – открыл тот глаза. – Вот пристал-то… Что тебе надо?..
– Может все же можно что-нибудь с него получить?.. Лоскутки все целы…
Вадим Григорьевич бережно стал расправлять клочки векселя и складывать их на скатерти.
– Получай, коли сможешь… Твое счастье…
– Вы бы мне посоветовали как…
– Постой… Савин, Савин… Николай Герасимович, – вдруг заговорил как бы сам с собою Алфимов и опустил руку в боковой карман своего сюртука и вытащил из него объемистую грязную тетрадь серой бумаги, почти всю исписанную крупным старческим почерком.
Положив тетрадь на стол, он стал ее перелистывать, мусоля пальцы слюнями.
Мардарьев с благоговением смотрел на занятие старика и на самую тетрадь, которую тот перелистывал, как бы чуя, что в ней его спасение.
– Так и есть, на имя Соколова векселей нет, – произнес Корнилий Потапович.
У Вадима Григорьевича упало сердце.
«Так вот он о чем», – промелькнуло в его уме.
Надежда, впрочем, снова закралась в его сердце.
Алфимов продолжал перелистывать тетрадь. Наконец он нашел, видимо, нужную ему запись и несколько, раз перечитал ее.
– Вексель-то склеить можно? – вдруг спросил Алфимов.
– Можно-с… Все лоскутки до одного целехоньки… А что?