Герцогиня Пять Мешков - стр. 28
Герцог хотел что-то ответить, причем очень грубое и конкретное, но вместо этого просипел что-то неразборчивое и жалобное.
- И не говори! – всплеснула руками Пять Мешков, присаживаясь рядом. – Но вы не расстраиваетесь! ***ИСАБО
По всему было видно, что герцог расстроен настолько, что даже не может сказать ни слова. Он даже был не в силах ничего сказать!
- Вот зараза! – нахмурилась я, видя, как слезы ручьями текут по его красивому лицу, а рот открывается, чтобы издать сиплый от горя звук. – И не говори! Ее тут, значит, обласкали всячески, бегали за ней, а она!
У меня даже слов не находилось, чтобы выразить свое негодование.
- Это ж надо было! Только в карету прыг - скок, так уже нового жениха нашла! – продолжала я, видя, как герцог пытается что-то сказать. – Он что? В окно на ходу к ней залетел, как мух?
Но герцог был безутешен. Я вздохнула, видя, как он силится что-то ответить, а крупные слезы все текут и текут.
Еще бы! Ночью встал! Невесту оплакивать! Видать, понравилась она ему больно, раз так убивается!
- Ну и иди сюда! – смилостивилась я, обнимая герцога и утыкая его лицом в грудь. А потом ободрительно похлопала по плечу. – Не стоит она тебя! И ноги у нее кривые! Не нужна тебе невеста, которой на бегу в карету любовники и женихи заскакивают!
Для меня утешать кого-то было не впервой! Как видишь, что в Мэртоне кто-то приуныл или сидит, ревет, так подходишь, садишься рядом, обнимаешь, так слезы сразу просыхают!
У Бирюка пали крыша и кобыла, причем, крыша на кобылу. Была надежда на огород, но его весь истоптали, пока кобылу достать пытались! Сидит, рыдает, говорит: «Вон сколько горей на меня обрушилось! Боги, за что вы у меня все отняли!». Ну не выдержала я, подошла, рядом присела и разговаривать с ним начала. Утешать, подбадривать. А потом решила по хозяйству ему помочь. Как он меня не уговаривал, я была непреклонна. Стала подметать, а тут стена дома рухнула. Еле отскочить успела. Зато Бирюк плакать тут же перестал.
И с тех пор ни слезинки! Всегда улыбается. Даже, когда брат его любименький умер, в яблоню молния ударила, саранча весь урожай поела, он улыбается! Вот что забота с людями делает!
Герцог заерзал, слабо сопротивляясь. Ну еще бы! Мужчины, они такие! Гордые! Не любят, когда их утешают! А сами вон! Встали посреди ночи и ревут, пока никто не видит!
- Да не скажу я никому, что герцог тут нюни пускает, - успокоила я его, похлопав по спине. Но герцог снова попытался освободиться. – Да даже если кто и узнает, то что? Герцог – не человек? Ему что? Ни какать, ни плакать теперь нельзя!
В голосе моем звучало возмущение. Ну и злющие люди бывают! Сами, значит, могут! А герцогам всяким – терпи!
- Пусти! – донеслось до меня сиплое, а моя рубашка, которую я еле отстирала и высушила на себе снова стала мокрой от слез.
- И куда тебя в таком виде пускать? – спросила я, глядя на макушку герцога. Он притих. Вот она! Забота! - Полетишь за ней? Морду набьешь жониху? И че? Полегчает? А жених, может, и сам морды бить мастак! Ну подеретесь вы! Одежу друг другу порвете, синяков понаставите! А кому от этого лучше будет? Ты уж лучше дома сиди! Целее будешь!
Герцог уже не сопротивлялся. И ничего не говорил. Он лежал у меня на руках такой трогательный, бледный… На его щеках все еще оставались дорожки слез.