Георгий Гурьянов: «Я и есть искусство» - стр. 30

М.П.: Говорят, он умел захватывать людей. Обращать их, скажем так, в свою веру?

Г.Г.: В принципе, он умел добиваться своей цели. И если он чего-то хотел, то он это получал. Так или иначе.

М.П.: А как вам кажется, что его сделало человеком, который смог оттянуть на Петербург лидерство на тот период очень надолго?

Г.Г.: Талант, безусловно. И одаренность. Он видел дальше, чем другие и черпал больше. Ну, и восточная хитрость, дипломатичность.

М.П.: То есть такой стратег?

Г.Г.: Стратег – абсолютно! Главное достоинство, одно из. Стратег и манипулятор.

М.П.: Говорят, он рассказчик был великолепный.

Г.Г.: Рассказчик – безусловно. Я ненавижу, когда рассказывают фильмы, но Тимура было не остановить. Он мог пересказывать фильм дольше, чем тот реально длится во времени. «Строгого юношу» или «Доктора Мабузе» он пересказывал очень часто и долго. И это можно было слушать – вот о чем мы говорим. Я бы никому не позволил пересказывать фильмы… Это – хорошо подвешенный язык еще, наверное… Он мог выиграть спор с человеком, который лучше его знает, лучше знает предмет, нежели Новиков… Но при этом он такой импровизатор и такой находчивый, что мог положить на лопатки кого угодно в аргументах, в споре.

М.П.: А насчет «Новой Академии»?

Г.Г.: А что насчет «Новой Академии»?

М.П.: Вы как воспринимаете созданное им такое направление, школу, почему именно эта идея возникла?

Г.Г.: Потому что это – прекрасная идея… Как Новиков объяснял, что это экологическая идея поддержания прекрасной традиции в океане хаоса модернизма. Я так к этому отношусь тоже.

М.П.: Вы это рассматриваете как какой-то его концептуальный шаг, как жестко продуманную идею?

Г.Г.: Безусловно. Жестко продуманная идея, абсолютна революционная. На фоне того, что имелось на тот момент в современном мировом искусстве – эта идея даже не революционная, а модернистская, я бы так сказал. Когда кругом дегенеративное и отвратительное, то прекрасный образ становится запрещенным… Понимаете, о чем я сейчас говорю? Об оппозиции.

М.П.: Тимуру свойственно было находиться в оппозиции?

Г.Г.: Конечно. Хотя ему было свойственно и все остальное тоже – как приспособленчество, успех… и вот еще важно – использовать ситуацию в свою пользу. Я во многом был категорически не согласен с ним.

М.П.: Но при этом вам было комфортно с ним работать?

Г.Г.: Да, конечно. Поспорить…

М.П.: А вот то, что связано, допустим, с группой «Кино»… Он ведь тоже, как понимаю, принимал какое-то участие?

Г.Г.: Ну, да. Он тусовался, был рядом. Был художником группы «Кино», официально им в «Рок-клубе» числился. И всегда хотел на сцену. Еще очень хотел быть знаменитым и успешным, конечно. Не упускал никакой, ни одной возможности, чтобы выйти на сцену и там посверкать. Его теория была: не важно, что ты там делаешь на сцене, как ты исполняешь ту или иную функцию, главное – ты засветился, и это уже работает на тебя. С этим я не очень согласен, конечно. Что можно наблюдать на примере Бугаева – что толку оттого, что он постоял на сцене с одним коллективом, другим – мне кажется, что лучше он от этого все равно не стал.

М.П.: Тимур как художник? Как вы его воспринимаете?

Г.Г.: Очень самобытный художник. Прекрасный глаз, отличный критицизм… Тимур – теоретик, конечно.

М.П.: Как вы считаете, с уходом Тимура возник вакуум в арт-среде?