Генрих VIII и шесть его жен. Автобиография Генриха VIII с комментариями его шута Уилла Сомерса - стр. 90

Все с удовольствием принимают приглашения, приезжают даже из Европы, а Мор жил в Англии, его род был приближен ко двору еще во времена правления моего отца.

– Почему же? – опять вырвался у меня мучительный возглас.

– Мне не хотелось бы, ваша милость. Простите меня. – Мор выглядел печальным, когда медленно произносил эти слова.

– Я могу предоставить вам…

– Не говорите об этом, – прервал он. – Ведь тогда мне пришлось бы сказать: «Отойди от меня, Сатана». А сие, согласитесь, неуместно по отношению к королю! – Мор улыбнулся, увидев, что я озадачен. – Вам, разумеется, знакома глава Писания об искушении Христа?

– Да, но…

– Почитайте ее на греческом, – промолвил он. – У греков все гораздо понятнее, чем у латинян.

Поклонившись, Мор оставил меня одного на крыше в сером свете раннего утра. Лишь позднее я вспомнил, что не давал ему разрешения уйти.

На следующий день мне доставили красивый том Нового Завета на греческом языке с запиской от Томаса Мора: «Эта книга и утешила, и смутила меня, однако я верю, что она истинна».

С нетерпением я пролистал страницы и нашел нужные строки у святого Марка. Два часа я корпел над точным переводом, и моих знаний едва хватило для выполнения такой задачи. Текст гласил: «И, возведя Его на высокую гору, диавол показал Ему все царства вселенной… И сказал Ему диавол: Тебе дам власть над всеми сими царствами и славу их… если Ты поклонишься мне, то все будет Твое. Иисус сказал ему в ответ: отойди от Меня, сатана»[27].

Переведя все слово в слово, я пришел в ярость. Значит, Мор считает меня дьяволом, требующим всеобщего поклонения? А ведь я всего лишь пригласил его ко двору в качестве законоведа, желая иногда беседовать с ним. Что плохого в таком приглашении? Или в предложении подарить астролябию – простой инструмент, который всего-навсего поможет ему заниматься любимой наукой? Едва ли это равносильно посягательству на душу. А толкование отмеченного им текста предполагало, что он сравнивает себя с Христом. Меня с Сатаной, а себя с Христом?!

Потрясенный, я отложил греческий апокриф. Мор глубоко задел меня, как, очевидно, и намеревался. Однако встревожился я скорее не за свою, а за его душу: меня испугало, что столь поэтическая, неуравновешенная натура может лишиться рассудка.

Я решил выкинуть из головы Томаса Мора. Так ли важно, что он не хочет жить при дворе, предпочитая общаться со своими учеными друзьями в собственном доме в Челси! Другое дело, если бы отказались от придворной службы такие дворяне, как герцог Бекингем, граф Нортумберленд или граф Суррей. Но все они присягнули на верность. (Я «приручил» их, как выразился Уолси. А он обычно ловко находил нужные определения.)

Да и при всем желании (которое уже угасло!) я не смог бы подолгу общаться с Мором, ибо меня ждали более серьезные государственные дела. Французы продолжали осуществлять свои захватнические планы, испытывая терпение как Максимилиана, так и Фердинанда, которые пока честно соблюдали условия Камбрейского соглашения. Папа осудил Людовика и по очереди обращался с призывами о помощи то ко мне, то к Максимилиану и Фердинанду. Он отлучил от церкви Луи, а заодно и всю Францию: французам не разрешалось служить мессы, проводить обряды крещения, венчания и соборования. Ужасно, право, что так называемого самого христианского короля это не слишком заботило и он по-прежнему поступал как явный отступник. Ибо как же можно жить без церковных таинств?