Генеральские игры - стр. 31

Вторая напасть челноков ждала уже на территории собственного государства. Сперва на границе, а потом уже на городских рынках их встречали алчные и свирепые волки демократических джунглей – рэкетиры. Они облагали челноков поборами в денежной и натуральной форме.

И все же постепенно отношения двух сторон нормализовались. Грабить одних и тех же людей, встречаясь с ними два раза в месяц, в году – двадцать четыре, стало вроде бы даже неловко. Как-никак – знакомые. Рэкет обретал «цивилизованные» формы. Теперь банды вымогателей за принудительно взыскиваемую с челноков плату взяли на себя заботу об их охране от залетных чужаков как в дороге, так и на местах постоянной торговли. Милиция в такие дела не вникала. Зачем? По случаям вымогательства и попыток ограбления мелкие торговцы в отделения не обращались. У них теперь была собственная «крыша», под которой самые сложные конфликты решались скоро и сурово: обидчик «своих» либо схватывал нож в бок, либо пулю в лоб. Судебные решения «бугров» приморской братвы никогда не оставались неисполненными, а приговоренным незачем было ждать годами помилования от имени президента.

В связи с тем, что племя мелких торговцев размножается без сексуальных потуг, методом простого деления, улицы и рынки стали тесны для нормального процесса товарооборота. И власти дали согласие на использование в интересах базара городского стадиона «Моряк», некогда принадлежавшего добровольному спортивному обществу профсоюзов. И закипела на игровом поле и гаревых дорожках толпа продающих и покупающих, ворующих и охраняющих, обдуряющих и обдуряемых.

Трудно сказать, кто первым назвал стадион «Шанхаем», но это мгновенно приняли все. Если зайти в глубины языкознания, то название было точным. Шанхай в переводе с китайского означает «на море». Так что стадион-базар, стоявший в каком-то километре от океана, мог носить свое имя гордо, не боясь обвинений в плагиате или обмане.

Именно в Шанхае в парусиновом шатре Лунев обнаружил Ермакова. Тот возглавлял охранное агентство «Прилив» и командовал двумя десятками дюжих ребят, рекрутированных из морпехов и десантуры.

За время, которое Лунев не видел Ермакова, тот заматерел, раздался пузом, налился видимой силой и сытостью. Ходил он, широко расставляя ноги циркулем, поскольку сблизить их мешали толстые ляжки. Лицо выгладилось и лоснилось маслянистым блеском, как у колобка. Джинсы, неимоверного размера в поясе, обтягивали задницу так, что Луневу показалось – присядь Ермаков, и прочная ткань поползет, как марля.

Ладонь Ермакова, горячая, как сковорода, крепко сжала руку Лунева. Губы растянулись в улыбке.

– Что, сержант, ожил?

– Да вот…

Лунев даже не знал, с чего начать разговор. Ермаков заметил это.

– Ты не тушуйся. Деньги? Дам. Место ищешь? Подберем в лучшем виде. Своих мы берегём и ценим.

– А вот Бориса мы не уберегли…

– Это ты прав. Узнал бы, кто его порешил, сам ноги из жопы повыдергивал. – Ермаков помолчал, выдерживая паузу, приличествовавшую моменту. – Так чем могу помочь?

– Ничем. Просто я хотел на тебя взглянуть. Узнать, как ты тут.

– Спасибо, старичок. В наше время такое случается редко. Кто из своих ни зайдет, обязательно с просьбой.

– Мне ничего не надо.

Лунев лукавил, но совсем немного. В самом деле, ничего материального просить у Ермакова он не намеревался. А вот выспросить, кто такие Шуба, Гоша и Туляк, чьи имена назвал Бабай, можно было и в простом разговоре.