Генерал Снесарев на полях войны и мира - стр. 42
Она была дочь полковника, друга Полозова. Сам Полозов, то часами молчащий, то неумеренно речистый, неровный и словно бы себе на уме, не мог стать душевным другом Снесарева, хотя приятельствовали они вполне достойно. Многое уже объединяло – от совместных путешествий до совместных переводов с английского. Лидию он то нахваливал за редкие сердечность и чистоту помысла и чувства, то считал, что в Туркестане, не говоря о России, можно найти и более развитую, более светскую партию, будто именно поисками «светской партии» был озабочен его сослуживец.
Снесареву же подсказывали сердце и разум: неважно, графская ли она дочь или дочь крестьянина из сирой хижины, – была бы беззаветной женой и матерью. А далее многое зависит и от мужчины: из своей избранницы можно вылепить «и причудницу, и жену высоких идеалов…».
«По силе возможности, – пишет он, – я старался сердечные дела вести ясно и честно». Что случилось, что свадьба не задалась, не сладилась, об этом он не рассказал даже дочери, которой многое порассказал, когда она приезжала к нему в северные лагеря.
Через год встретится ещё одна (тоже Лидия!) офицерская дочь. Капитанская дочка, правда, далёкая от пушкинской капитанской дочки. В ней и внешней красоты было достаточно, и слегка ироничного ума, и полусветского, от родовитой светской матушки идущего умения вести разговор, но не было для Снесарева главного – не чувствовалось в ней сильного материнского начала, а какая-то непривычная да и неприятная ему раскованность, опытность, пусть и всего лишь словесная, теоретическая; мечтательно говорила она, что было бы хорошо побывать сначала в Париже, ещё в обеих Америках и затем, конечно же, не на месяц, не на год – на Принцевых островах. И уж тогда можно было бы завести умильных чад. Но он-то думал иначе, полагая, что он «должен иметь детей, должен дать своей родине прирост, должен перенести на своё поколение ту сумму умственных и нравственных выводов, которые… выносил и выстрадал». А тут подай Принцевы острова, словно женщины только там и могут рожать. Что рожать? Прежде всего там, на солнечных островах (невольный возникал вопрос, был ли Снесарев её принц, а вернее ею воображённый принц, или ей грезился будущий – иной), на тех дивных Принцевых островах в Мраморном море, в глубине античного мира женщине дано цвести и наслаждаться. Симпатия к любительнице лазурного отдыха в глубине античного мира, зародившаяся, быть может, и через имя, такое же, как у его ушедшей судьбы-Лидии, и недавней пассии, тоже Лидии, быстро улетучилась. Они бывали вместе в саду военного округа, у реки-арыка Салар, под персиковой сенью и журчанье воды; и зелень, и цветы, и всё было хорошо, но до женитьбы дело не дошло, да и не могло дойти.
Август: «Слишком я не люблю англичан», – пишет сестре. Разумеется, эти пять слов – не кредо, не формула, не истина на последнем вздохе. Снесареву была не по душе предельно эгоистическая политика английского правительства, неизменно всюду и везде упорно и настойчиво стоявшего за свои национальные интересы, стоявшего любыми способами: дипломатическими, военными, торгово-ростовщическими… Если б эта политика поменее оставляла в неудачниках, чтоб не сказать в искусно отшлёпанных недорослях, российские верхи, может, поменьше бы и неприязни было к англичанам? А с другой стороны, что предосудительного в защите национальных интересов? Спору нет, у столпов островной империи свои интересы простирались на весь мир. Но тут уж, как говорится, сколько позволяют им брать, столько и берут. Нечестными способами? Но у верхов Российской империи были и более честные, благовидные возможности едва не на треть увеличить свои владения, удержав Аляску, западное тихоокеанское побережье Америки; да не хватило у них проницательности увидеть в далёких краях русское геополитическое будущее; сказались, верно, и нехватки экономические, финансовые, военные…