Генерал Ермолов. Сражения и победы легендарного солдата империи, героя Эйлау и Бородина и безжалостного покорителя Кавказа - стр. 74
В другом месте Давыдов говорит еще:
«…На Бородинском поле… Ермолов… блистательно исторгнул из рук неприятеля (редут Раевского).
…Этот знаменитый подвиг Ермолова не был оценен Николаем Николаевичем, как он того вполне заслуживал. По причинам, для меня непонятным, Раевский, упоминая о нем слегка, приписывает всю славу этого подвига Паскевичу и Васильчикову; он, по-видимому, желает убедить всех, что честь защиты этого редута и изгнания из него неприятеля принадлежит лишь подчиненным ему генералам и войскам. Изложив уже весь этот эпизод Бородинского побоища, я почитаю обязанностью сказать, что все мною сказанное об этом основано на словах очевидцев и участников этого дела, из которых многие доселе живы, как, например, мужественный А.П. Никитин. Сам фельдмаршал князь Барклай де Толли, весьма не благоволивший впоследствии к Ермолову, относил весь успех этого дела его решительности и мужеству.
Это же самое подтвердил почтенный и благородный граф Иларион Васильевич Васильчиков, сказавший не одному мне следующие замечательные слова о Ермолове: «Quoique je n’aie jamais ete ami de coeur du general Ermoloff, je ne puis ne pas conveuir, que notre armee lui doit son salut a Witebsk, Borodino et Culm; dans une foule d’autres occasions ce general a fait preuve de beaucoup de talent, de courage, de presence d’esprit et d’un rare desinteressement»[55]. Высокое мужество и самоотвержение Раевского и его сподвижников… не нуждаются в присвоении чужих заслуг.
…После Бородинского сражения Ермолов отправился с Толем и полковником (русским, австрийским и испанским) Кроссаром с Поклонной горы к Москве отыскивать позицию, удобную для принятия сражения. Войска были одушевлены желанием вновь сразиться с неприятелем; когда после Бородинского сражения адъютант Ермолова Граббе объявил войскам от имени светлейшего о новой битве, это известие было принято всеми с неописуемым восторгом. Отступление наших войск началось лишь по получении известия с нашего правого фланга, которого неприятель стал сильно теснить и обходить. Князь Кутузов, не желая, однако, оставить столицу без обороны, имел одно время в виду вверить защиту ее со стороны Воробьевых гор Дохтурову, а со стороны Драгомиловской заставы принцу Евгению Виртембергскому.
Граф Растопчин, встретивший Кутузова на Поклонной горе, увидав возвращающегося с рекогносцировки Ермолова, сказал ему: «Алексей Петрович, зачем усиливаетесь вы убеждать князя защищать Москву, из которой уже все вывезено? Лишь только вы ее оставите, она по моему распоряжению запылает позади вас». Ермолов отвечал ему, что это есть воля князя, приказавшего отыскивать позицию для нового сражения. Кутузов, узнав, что посланные не нашли хорошей позиции, приостановил движение корпуса Дохтурова к Воробьевым горам. На Поклонной горе видны доселе следы укреплений, кои надлежало защищать принцу Виртембергскому. Кутузов отправил в другой раз к Москве Ермолова с принцем Александром Виртембергским, Толем и Кроссаром; принц, отличавшийся большою ученостью, сказал: «Ей faisant creneler les murs des cou-vents, on aurait pu у tenir plusieurs jours»[56].
Возвратившись в главную квартиру, Ермолов доложил князю, что можно было бы, не заходя в столицу, совершить, в виду неприятельской армии, фланговое движение на Тульскую дорогу, что было бы, однако, не совсем безопасно. Когда он стал с жаром доказывать, что невозможно было принять нового сражения, князь, пощупав у него пульс, сказал ему: «Здоров ли ты, голубчик?» – «Настолько здоров, – отвечал он, – чтобы видеть невозможность нового сражения».