Геммы. Орден Сияющих - стр. 55
– Тут нужны слова тех, кому потрепаться важнее, чем сохранить свою шкуру, – пояснила она. – А что там насочиняли – потом отсеется.
– Экая ты неразумная! – подбоченилась Дуся. – Кто смолчал, тот кафтана твоего кумачового испужался пуще неволи! Снять надо было.
Диана задумчиво провела ладонью по алому рукаву с черным обшлагом, ощущая мельчайшие узелки и неровности волокон сукна под пальцами. И правда, в чем смысл давать тайной полиции такую приметную униформу? То ли дело инквизиторы – те ходят в гражданском, только фибулы цепляют, чтобы признавали при близком знакомстве. Или вот военные. У пехоты, к примеру, мундиры серые, немаркие…
Она вдруг замерла, распахнув глаза. Затем подняла взгляд на бледное солнце зарождающейся весны. Дни хоть и становились длиннее, но темнело все еще довольно рано. Светило миновало зенит и уже протягивало косые лучи к верхушкам дубрав, окружающих Букаву.
– И что дальше? – Дуся всю дорогу не переставала кивать и махать всем встречным горожанам ладошкой в знак приветствия, точно королевишна на выезде. – Теперь-то к городничему? Ужо он смилостивится над юродивым.
Но Диана ее не слушала. Она крутила головой, всматриваясь в горизонт со всех сторон. Наконец она спросила:
– А скажи-ка мне, где здесь форт?
Худшего положения трудно было представить. С горьким вздохом приложившись затылком о каменную стену камеры, Илай принялся мысленно перечислять.
Во-первых, он на всю оставшуюся жизнь опозорен перед Катериной.
Во-вторых, он окончательно испортил новенький мундир.
В-третьих, сестра этого никогда ему не забудет.
В-четвертых, он вонял, точно бродяга. И так же отчаянно хотел есть.
Поначалу Илай стыдился донимать Рину своими злоключениями, но одиночество быстро отбило остатки гордости. К слову, ни в его камере, ни в соседних не было ни единого заключенного, кроме него самого, – тишина давила на виски, и только изредка слышалось позвякивание ключей тюремщика. Катерина согласилась с ним, что это крайне странно даже для такого тихого и благополучного городка. «Правда, – признала она, – я и за решеткой никогда не бывала». Это простое замечание ввергло Илая в еще большее уныние. В единственное окно камеры виднелась только утыканная поверху пиками стена, над которой медленно ползло по небосводу солнце. Охранник, бряцая связками ключей, привел к камере Илая длинного носатого господина в коричневом камзоле и с такой обширной залысиной, что черная бахрома волосин по бокам головы выглядела неуместной на таком гладком совершенстве. Илай было обрадовался, что это его защитник или, на худой конец, офицер местной полиции и сейчас он ему все объяснит, повинится и будет отпущен с миром и наставлением. Оказалось, лысый служил в Букаве земским исправником и пришел исключительно с тем, чтобы сообщить, что суд состоится на закате сего дня, а за ним незамедлительно приведут в исполнение и наказание.
В судебном деле Илай смыслил мало, потому как было оно путаным и скучным до судороги в челюстях. Вот кто так пишет, если не стряпчие-крючкотворы? Но Илай с грехом пополам зазубрил «Уложение об ответственности» и знал, что по двести четырнадцатой статье о «порче али осквернении» грозит ему от силы неделя работ. Это в худшем случае, если не наскребет сорок серебряных на штраф. Он уже подумывал попросить взаймы у Феофана Платоновича – Илай бы ему с первого же дворцового жалованья все до медяка отдал с нарочным! Но, судя по тому, как поганенько ухмылялся, как свысока поглядывал на незадачливого вандала земской исправник Букавы, ему не светило ничего хорошего. Было в брезгливо скорченной физиономии какое-то злорадство. А когда Илай, застенчиво кашлянув, намекнул на свою службу и высоких покровителей, и вовсе посулил осудить еще и за покражу мундира. Янтарь решил не раззадоривать чиновника.