Геббельс. Портрет на фоне дневника - стр. 19
Так определилось в Веймаре, «что мне делать», «чем заняться», «с чего начать».
«Все громче, националистичнее» на этом сборе. «Мне немного стыдно за шум в Веймаре, когда я думаю о Гёте».
«Страна высоких помышлений! – писал о Германии в эпилоге своей юношеской поэмы Гоголь. – Воздушных призраков страна! О, как тобой душа полна! Тебя обняв, как некий Гений, великий Гёте бережет»[63].
Но в ряду новых помышлений Геббельса не посетит стыд перед памятью величайшего немца, когда уже в ранге нацистского министра пропаганды, просвещения, культуры он вместе с элитой «честных и верных», близостью к которым так упоен на этом смотре националистических сил, позаботится об учреждении как раз рядом с Веймаром, в лесу, где тропы излюбленных прогулок Гёте, концлагеря Бухенвальд («Буковый лес»). Гарь и пепел печей Бухенвальда оседали на старой ратуше Веймара, на доме художника Лукаса Кранаха, на черепичной кровле, под которой жил, творил и умирал Шиллер, на casa santa – «священном доме» Гёте в городе «благословенной культуры лучших времен».
«С чего начать?»
В «Майн кампф» Гитлер пишет о массовом экстазе толпы, захватывающем новичков. Он настаивает: массовые собрания необходимы. Человек начинает чувствовать себя членом, бойцом всеохватывающей корпорации. На массовом собрании пришедший впервые человек будет захвачен воздействием мощного гула и воодушевления тысяч других слушателей. Это Гитлер именовал самовнушением и колдовским влиянием: человек, пришедший на такое собрание, сомневаясь и колеблясь, покинет его, укрепившись в своей вере и принадлежности к сообществу. Именно такое происходит с Геббельсом. Подвергшийся этому эксперименту, он оказался идеальным подопытным. Одиночка, по рассуждению Гитлера, легко поддается страху, а при виде большого сообщества ободряется и воспламеняется. Геббельс отправился в Веймар растерянным, мятущимся, без всякой опоры в жизни и с предубеждением к подобным сборам. А возвращается из Веймара окрыленным. «Сердце полно незабываемых впечатлений. Я снова обрел мужество» (19.8.1924).
21 августа 1924. Моя деточка [Эльзе] пишет из Швейцарии… Во вторник мы увидимся в Кёльне. Я очень радуюсь этому. Авось удастся достать денег, чтобы мы могли остаться до среды. Что за беспутная ночь будет! Мои заметки готовы. «Либерализм и государственный социализм»… «Народный дух в борьбе с интернациональным»… Отец обеспокоен, что он потеряет свое место. В настоящее время это худшее, что могло бы с нами случиться. Куда я должен тогда деваться? Но, быть может, это было бы хорошо для меня. Я буду тогда вынужден встать на собственные ноги. Тут мне грозит опасность омещаниться.
В это время Гитлер в тюрьме, в Ландсберге, писал в «Майн кампф», как, оставшись без родителей, он направился в Вену, надеясь оседлать судьбу: он тоже хотел стать «чем-то», но ни в коем случае не поступить на службу. Так и Геббельс, еще не читавший этих строк, тоже не желает стать служащим и, значит, быть как все, «омещаниться».
И на двадцать восьмом году жизни, терпя некоторые моральные потери, он предпочтет сидеть на шее отца, и без того надрывно обремененного.
«Я в поисках денег, – продолжает он запись. – Сколько треволнений причинили мне в жизни проклятые деньги… Антисемитизм многих людей – только негативный семитизм. Они бьются с еврейством, как коммунисты с капиталом, чтобы самим стать евреями или, соответственно, капиталистами».