Где-то в Конце Времен. Кинороман - стр. 26
Потому что начал понимать транстаймеров.
Мне было страшно.
Да, блин, я всегда мечтал стать авантюристом. Но есть же разница между приключением и изрешеченным из «Гейзера» диваном, на котором ты так любил спать? Ребята, поймите, я готов совершать глупости и поступки, но я категорически не готов ни за что умирать, тем более совсем уж хрен пойми за что.
О, Великий Хаос, дедушка Велвел был дома. Дверь открылась, и Велвел Меламед, мрачно хмурясь, впустил меня внутрь.
– Дедушка Велвел, мне нужен ваш совет как человека и как работника ПСС.
– Я знаю, Вилли, – дедушка выглядел очень грустным, настолько, что мне вдруг стало его почему-то очень жаль. Гораздо больше, чем себя.
– Вы мне поможете?
– Конечно я помогу тебе, Вилли.
– Дедушка, может я не вовремя, вижу, что вы чем-то огорчены. Что-то случилось?
– У старого еврея всегда много проблем, Вилли. Но что может приключиться со старым одиноким евреем, у которого нет жены и детей? Не волнуйся, мальчик, все самое печальное со мною уже давно произошло, и мы не будем об этом. Садись, давай-таки поговорим о тебе, это сейчас нужнее.
Фиг знает почему, но я вдруг почувствовал семя эгоистом высшей пробы.
– Дедушка, я зайду и сяду, конечно. Но ни слова не скажу, пока вы сами не расколетесь, что произошло, или не скажете, что это не мое дело, или в конце концов не улыбнетесь.
Дедушка Велвел посмотрел мне в глаза, а потом так широко и ласково улыбнулся на заказ, что будь я прежним Вилли-Голли, на раз бы поверил, что никогда в жизни Велвела Меламеда не было ничего радостнее факта увидеть именно меня и именно сейчас. Чтоб я так жил, как умеет улыбаться этот величайший в мире артист, если вы меня понимаете.
Ясное дело, что мне стало еще неудобнее, но выхода у меня не было.
– Дедушка, мне очень страшно. Только что кто-то расстрелял мой дом, и я не знаю, куда мне идти и что делать.
– Ты соблюдаешь заповеди и тебе уже дано здесь безопасное место. Не беспокойся об этом, а подумай, что ты можешь сделать, чтобы и впредь тебе было место на твоей земле и за ней.
Я замолк. Мне вдруг подумалось, что я могу, может, еще почувствовать, как много старый еврей может сказать глазами, но то, что он говорит словами – надо бы хорошенько осмыслить.
Дедушка Велвел вовсе и не торопил меня. Он налил чаю в алюминиевую кружку, достал каких-то пряников и терпеливо ждал, что я ему скажу. А мне уже совсем стало не интересно, кто и зачем изрешетил стены моей хибары, а стало интересно совсем другое.
– Дедушка, скажите, а как вам, евреям, живется тут, на Пантее?
– Очень хорошо живется, Вилли. Нам никто не мешает, и это совсем необычно. Но это не наш дом, хоть нам тут и хорошо.
Типичный еврейский честный ответ. Вроде чистую правду сказал дедушка Меламед, а вроде бы и не сказал чего-то самого важного.
– А вы знаете, почему у нас всем запрещено афишировать любую религиозность, а евреям можно и нужно?
– Да, знаю.
Опять двадцать пять. Ладно…
– Почему?
– Потому что те, кто делал это место, сказали в свое время: «У евреев много ученых, пусть живут в своей вере, без ущерба, среди нас и помогают нам, а мы будем помогать им, и будет нашим народам от этого великая польза».
Ну что ты будешь делать, а?
– Но вы же грустите по родине?
– Да, конечно, каждый еврей считает, что ему нужно быть в Израиле.