Гаврош, или Поэты не пьют американо - стр. 24
Тут в другом углу кашлянул Мастер и добавил с легкой ехидцей: «Ну и главное – к калашу должен прилагаться враг. Иначе не бывает. Как в театре – висящее на стене ружье должно выстрелить, так и в жизни: есть калаш – значит найдется и враг. И тогда те, кто убеждали тебя выбрать богом калаш с самодовольной ухмылкой скажут: «Ну вот, видите, мы же предупреждали. А вы говорили про какие-то там гитары…»
– Да ты знаешь, где б мы сейчас все были, кабы не было у нас калаша? – вдруг разозлился Федор
– Где? – спросил Мастер.
– Далеко, вот где. И все бы об нас ноги вытирали, – не унимался Федор.
– Кто это – все? – Мастер подтрунивал, незаметно подмигнув мне.
– Как кто? Враги.
– Какие еще враги? – продолжал иронизировать Мастер, но видно переборщил.
Федя неожиданно подскочил к нему, опрокинув стоявшее между ними кресло.
– Ты что, сука, меня изводишь. Я тебя гада, сейчас… я тебя… – он схватил Мастера за грудки и начал трясти.
Федя явно был подшофе.
– Стойте, гитара же, погодите! – я подскочил и выхватил вовремя инструмент.
– У меня дед воевал. Понимаешь? – не унимался Федор.
– Да уймись ты, Федька, я все понимаю, я тебе объясню сейчас.
– Не надо мне ничего объяснять. – Федор тряс Мастера за свитер, он весь побелел и казалось, что глаза выпрыгнут у него из орбит. – Дед воевал, с ППШ всю войну прошел, а ты… ты… Ты «Белорусский вокзал» смотрел?
– Вот ведь попал, – подумал я в ужасе, – надо сваливать.
С этими словами он вдруг подскочил к стене, размахивая длинными ручищами и схватил стоящую рядом балалайку, весьма внушительного размера. Такие балалаищи на концертах обычно стоят углом на полу, а тот, кто на ней играет, лишь поддерживает гриф левой рукой.
Схватив это устрашающее оружие, он поднял его над головой, попутно зацепив люстру и пошел на Мастера.
– Ты что делаешь, гад? – заорал Мастер. Ты хоть знаешь, сколько это стоит? Это же бас-балалайка, ее Краснощекин делал.
– Да плевал я на твоего Краснощекина. И на Синещекина тоже. Ты на Калашникова моего плюешь, а я на твоего Краснощекина.
Федор размахнулся и вдарил со всей силы инструментом, но Мастер успел отскочить, и здоровенная балалайка, натолкнувшись на спинку стула, разлетелась на куски.
Мастер такой обиды стерпеть не мог. Подняв табурет, он прикрылся им словно щитом, удерживая левой рукой. В правой у него был какой-то деревянный молоток.
Федор, не найдя подходящего оружия, сделал пару прыжков в соседнюю комнату и захлопнул за собой дверь.
– Да они оба пьяные, – успел подумать я.
Мастер подскочил к здоровенному бревну, служившему то ли табуретом, то ли верстаком, с упругим кряхтеньем, переходящим в крик, поднял его над головой, и, раскачиваясь, пошел на дверь. Новоиспеченный таран ударил ровно в центр. Мастер вложил в удар всю свою чудовищную силу, полностью сокрушив дверь. Расколовшись, она с треском слетела с петель. Как выяснилось, Федор успел придвинуть к кровати стоявший рядом шкаф, но его постигла та же участь – он отлетел от двери, развалившись в воздухе.
Выбравшись из-под придавившей его части шкафа, Федор схватил небольшое банджо, размахнулся и запустил его в дверной проем.
Я едва успел увернуться, и банджо в щепы разлетелось, ударившись о стену. Со стены посыпались какие-то скрипки-виолончели.
Мастер осторожно выглянул из-за угла. Это было ошибкой, потому что в лицо ему уже летели какие-то гусли, чья участь теперь была предрешена. Содрав напрочь шмат кожи с правой щеки, гусли пролетели и с треском разлетелись о ту же стену.