Гаврош, или Поэты не пьют американо - стр. 14
– Нет, поезд тут ни при чем.
– А что тогда?
– Вот – сказала она, показывая мне наушники.
– Наушники? – удивился я.
– Не совсем, то – что в наушниках – ответила она.
– А что у тебя в наушниках? Сверхсовременный ускоритель? – удивился я.
– Ты «Свободу» слыхал?
– Радио что ли? – ответил я вопросом на вопрос.
– Не тупи, «свобода это деревянный шест, ломающийся в руках на высоте семь метров и еще чуть-чуть»
– Конечно слыхал – это ж раннее – кивнул я.
– Так вот, сегодня я включила «Свободу», сходя на платформу на «Чернышевской», и закончила ее слушать на «Пушкинской». Потом я зашла на эскалатор, поднялась вверх, и подошла к стеклянной двери продуктового магазина.
– Так, и что? – опять спросил я.
– А то, что дверь была закрыта. И открыли ее только через пять минут, когда наступило 15–00. Я подошла к двери, она была закрыта. Тогда я посмотрела на часы, и вот тогда я действительно удивилась, потому что на них было 14–55. И через 5 минут продуктовый открыли.
– Я, кажется, понял – сказал я, – вас препод просто раньше отпустил.
– Нет, у нас звонок, и он прозвенел как обычно! – отрезала Галя.
– Слушай, а почему я встретил тебя на Чернышевской? – спросил я.
– Потому что я провожу эксперимент, – ответила Галя.
– Какой? – удивился я.
– Езжу туда-сюда, от Пушкинской до Чернышевской, в плеере и без плеера.
– И что? – спросил снова я.
– Со «Свободой» доезжаю за 10 минут, без «Свободы» за 15.
– Да ладно, – не поверил я.
– Правда, хочешь проверим? – ответила Галя.
– Давай, погнали, – решился я.
– Мы встали на эскалатор, Галя подготовила плеер и когда мы вошли на платформу нажала Play.
На «Свободе» меня с тех пор всегда вышибает сразу. Гитара простая, запись плохая, но что-то в ней есть, что-то, берущее… не за душу нет, за душу – это слишком мелко. Свобода берет тебя сразу за шкирку и вдруг ты взлетаешь как на аттракционе в Диво-острове под небеса, и невесомость вдруг со всей невероятной очевидностью показывает тебе, что ты жил от нее до нее, а то, что было между, почти не имеет значения, а если и имеет, то это то, строил ли ты из этого «между» трамплин туда, куда давно собирался и не мог вернуться, или бил баклуши, притворяясь, что эта очами видимая невероятность, в которую ты когда-то вообще не верил и есть «данная тебе в ощущениях»…
Свобода– это когда грызешь веревку зубами.
Свобода– соль простыней обмотанных вокруг тела
Новой победы измученной кашей признаний.
Свобода– шум лифта ночью, на кухне свет
Не от свечи. Зачем? просто для чтения книг
Свобода это когда ты ничей, ни в чем, нигде,
Ни за чем, никуда, ни во что, никогда.
Свобода– это деревянный шест,
Ломающийся в руках на высоте семь метров
И еще чуть-чуть.
Свобода– это пот на лбу это пот на висках,
Это забытое слово «забудь», это улыбка, да.
Это изумрудная чистота,
И вопрос– почему буквы вдоль белого листа черны?
И какое кому дело, что ты
Побывав в руках моих
Заставила захотеть забыть.
Я схожу с ума
Из какого ты теста свобода,
Я короную тебя, любимая,
Я короную тебя, любимая,
Я короную тебя, любимая.
Свобода, спасибо тебе, родная.
Ты колешь мне пальцы
Избалованное дитя,
Ты жалишь изгиб плеча
И не шутя ты шепчешь слова, звенящие в воздухе будней,
Ставшим вечным week-end’ом
Между тобой и мной,
Между тобой и мной,
Между тобой и мной.
Когда прозвучало последнее «между тобой и мной…», я услышал как металлический голос объявляет «Станция Пушкинская». Открыв глаза, увидел открывающиеся двери и торжествующее Галино лицо.