Гастион - стр. 3

Бармен все сразу понимает. Достает из-под стойки бутылку «Столичной», берет пару рюмок и идет прямиком на сцену, извиняясь по пути перед посетителями, которых случайно задел.

Анатолий Степанович. Спасибо, Сереж.

Геннадий Борисович благодарно кивает. Бармен спешит поскорее удалиться из света прожекторов и вернуться на свое рабочее место.

Анатолий Степанович (открывает бутылку и наливает две рюмки). Ген, я хочу только в одном убедиться. Да, ты мне сейчас все обязательно расскажешь, но скажи, ты же понимаешь, что это уже не в первый раз? (Протягивает рюмку, чтобы чокнуться с другом.)

Геннадий Борисович (чокается с начальником станции, залпом выпивает рюмку и, морщась, хватает головку сыра и занюхивает). Нет, Толь. В этот раз точно серьезно.

Анатолий Степанович (не тратя времени зря, наливает сразу по еще одной рюмке). А вот скажи мне, сколько раз после пьянки ты зарекался, что бросишь пить? Вот чтобы тебе прям было плохо утром. И ты такой: «Больше никогда! Начинаю новую жизнь!» (Хлопает ладонью по столу.)

Геннадий Борисович. Ну что ты вообще сравниваешь, Толь? Одно дело синька, а другое дело любовь, семья.

Анатолий Степанович. Любовь. Семья (делая театральные паузы между словами). Прекрасные слова с не менее прекрасным смыслом, но сколько человеческого в плохом смысле этого слова мы в них привносим?

Геннадий Борисович. Ты опять начинаешь философствовать? Я сейчас уйду. Ей-богу! Встану и уйду.

Анатолий Степанович. Погоди, дорогой мой человек (поднимает открытую ладонь, делая жест «остановиться»). Я только одно скажу и больше не буду. Ты же слышал не раз поговорки «бьет – значит любит», «любовь – это труд»? Вместо того, чтобы принимать любовь и семью такими, какие они есть, люди стараются найти в этих словах то, что им на самом деле хочется, что-то, чего они сами были лишены в жизни или, наоборот, к чему слишком сильно привыкли. Кому-то нужна безопасность, кому-то деньги, кому-то, простите меня все (обращаясь к залу, кладет руку на грудь), банальное продолжение рода, потому что так говорит природа. А вот в вашем, Ген, случае – это постоянный накал, страсть, искра. Называй как хочешь. Вы ругаетесь, чтобы мириться, и миритесь, чтобы ругаться. Нескончаемая эмоция, понимаешь? Но это и не твоя вина. У тебя Люба такая, а ты уже и сам привык.

Геннадий Борисович. Очень складно у тебя, конечно, все получается (чокаются рюмками и выпивают). Но только, Толь, жизнь – не твои рассуждения. Жизнь гораздо сложнее. Уж поверь мне! Ты сколько в разводе?

Анатолий Степанович. Четырнадцать лет.

Геннадий Борисович. Вот. Подзабыл уже, что это такое, а в чем-то и опыта не так много. Я-то всего-навсего хочу…

Взгляд отдаляется от сцены, и слова Геннадия Борисовича становятся едва различимы, утопая в шуме метели и тихой музыке. Останавливается возле барной стойки так, что справа стоит Бармен, слева Посетитель, а между ними вдали размытые очертания на сцене.

Посетитель. Жалко Гену.

Бармен. Она вернется.

Посетитель. Почему вы так уверены?

Бармен. Всегда возвращается. Вот увидите. Анатолий Степанович не врал. Не пройдет и пары дней, как Геннадий Борисович снова придет счастливый и предложит выпить за любовь во всех ее проявлениях. Вы у нас не бывали прежде?

Посетитель. Нет, случайно заскочил.

Бармен.