Гардемарин Ее Величества. Инкарнация - стр. 18

Его последний уцелевший товарищ явно не ожидал от тощего паренька такой прыти, зато соображал, похоже, побыстрее других: завел руку за спину и рванул из-за пояса пистолет. Проворно, одним движением, но я все-таки успел узнать старину «Макарова». И тут же бросился вперед, нырнул под уже наставленное на меня дуло и ударил. Не кулаком – плечом, но с такой силой, что буквально снес гоблина. Он отлетел на несколько шагов и врезался затылком в угол ларька.

Аж гул пошел. Бездыханное тело медленно сползло на землю, оставляя за собой на ржавом железе влажный след, дернулось несколько раз и наконец затихло.

– Да что ж вы, студентики, себя не бережете – вздохнул я, подбирая телефон.

Кажется, целый – по крайней мере экран. Да и корпус тоже. Только на закругленном уголке осталась крохотная царапина. Я на всякий случай огляделся. Кажется, обошлось без свидетелей. А гоблины уже ничего и никому не расскажут: двое погибли мгновенно, а первый, которому я сломал кадык, уже перестал хрипеть.

Особых сожалений я не испытывал. Любое действие рождает соответствующей силы противодействие – примерно такому учит школьный курс физики, который три остывающих на асфальте покойника, похоже, так и не усвоили.

И уже не усвоят. Зато в городе станет почище.

– Лежит безжизненное тело… И некому его поднять, – подытожил я.

Потом подошел к забору, ухватился за край и одним прыжком махнул на другую сторону.

Верну себе все, что причитается, – обязательно займусь пятигорской полицией. Что-то совсем уж здесь обстановка стала неприятная.

Криминогенная.

Никогда не любил японцев. И особенно сильно – с восемьдесят первого года. Наверное, потому, что куда лучше многих знал, что «трагическая случайность», о которой через несколько дней написали в газетах, на деле была никакой не случайностью. Почти никем не замеченная в столице тихая аннексия четырех островов Курильского архипелага стоила жизни пятнадцати морякам.

Гарнизон в Сяне ввязался в безнадежный бой, но продержался недолго: самураи высадили десант с моря и за считаные часы заняли весь Итуруп, а за ним и остальные три острова – самые крупные и самые близкие к префектуре Хоккайдо.

Жертва моряков оказалась напрасной: в Зимнем решили, что сохранение хоть какого-то мира с теперь уже бывшим союзником важнее, чем полтора десятка убитых и несколько тысяч квадратных километров русской земли с их жителями. В тот день я, тогда еще горячий и бестолковый тридцативосьмилетний полковник, раскидал по углам здоровенных кавалергардов, выбил дверь в дядюшкин кабинет и впервые высказал вжавшемуся в роскошное кресло старику все, что я думаю о нем и его умении выстраивать внешнюю политику государства.

Тогда моя выходка обошлась без последствий. Его величество то ли проявил великодушие, то ли просто-напросто испугался тронуть того, кто смог в прошлом году завершить победой грызню с турками на Балканах. Но обиду, конечно же, не забыл. И через пару лет под весьма надуманным предлогом отправил упрямого и своенравного племянника служить в горы на Кавказ. Тогда во дворце поговаривали, что на этом мою военную карьеру можно считать законченной.

Но так уж вышло, что карьера закончилась у дядюшки.

А на Курилах все так и заглохло: настоящей войны не хотели ни самураи, ни сам сегун Токугава, ни уж тем более дзайбацу, почти всемогущие семьи-корпорации. Хитрые толстосумы-промышленники куда быстрее прочих сообразили, что торговать с большим и порой весьма сердитым западным соседом куда выгоднее, чем портить отношения.