Гардемарин Ее Величества. Адаптация - стр. 27
У пажей девять, а у павлонов, которые до этого шли во главе турнирной таблицы, – всего шесть. Если я все правильно посчитал, пехота рухнула с первого места сразу на третье.
– Отлично! – Закончив радоваться, Медведь повернулся ко мне. – Ну, нам теперь на боевом применении не облажаться – и кубок наш! Ты давай уж там, постарайся!
– Я-то постараюсь. Вы тоже не подкачайте, – мрачно буркнул я.
– Шутишь, матрос? – Медведь усмехнулся. – Это хорошо. Значит, настрой боевой. Так, готовься, скоро выходим.
Загудели механизмы, и площадка начала преображаться. Сложились канаты ринга, ушло куда-то вниз мягкое покрытие, на которое я каких-то полчаса назад отправил каратиста из Михайловского. Пол опустился на несколько метров, а по периметру и внутри прямоугольника примерно двадцать на сорок метров поднялись перегородки из свинца и карбона.
Групповой зачет по боевому применению проходил в тройках и имитировал бой в замкнутом пространстве.
Скоро нам предстоит спуститься в этот лабиринт, а с другой стороны, по результатам жеребьевки, появятся пажи. Павлонам с остальными в этой дисциплине не светит: даже самые толковые из Одаренных юнкеров все-таки не дотягивают до наследников старейших родов. Объективно по совокупной мощности красноперые сильнее нас раза в полтора, но для победы этого все же недостаточно.
На площадке выяснится не только чей Дар сильнее – но и кто лучше подготовился работать в группе, чей командир тактик не только на словах, а еще и на деле.
Правила соревнований по боевому применению Дара дополняли и наворачивали уже лет триста – задолго до появления самого термина. Однако за последние полвека они почти не изменились.
На площадке – по три бойца от каждой команды. У каждой своя база, на базе – флаги, красный и синий. Победа в раунде присуждается по очкам или при выведении из строя всех бойцов команды соперника. Но можно пытаться победить досрочно, добравшись до вражеского флага, который нужно не только стащить, но и успеть доставить к себе на базу.
Чуть меньше тысячи квадратных метров – и сотни разнообразных ходов и тактик, которые мы, не жалея сил, отрабатывали на полигоне в Корпусе.
– Приглашаю на площадку команды Морского и Пажеского корпусов! – прогремел комментатор. – Спортсменам – приготовиться!
– Ты как, отдышался? – повернулся Медведь к Камбулату, который уже успел переодеться и стереть пот.
– Нормально, – кивнул тот. – Жить буду. Тут бегать некуда.
– Отлично. Давайте как договаривались. Соберитесь. Вздрючим красноперых – и праздновать!
– Где, в казарме? – фыркнул кто-то сзади на скамейке. – Увольнения-то – тю-тю…
– Отставить уныние, мичман! – широко ухмыльнулся Медведь. – Граф Шувалов все продумал. Но сначала – кубок. Так что не расслабляться!
– Есть не расслабляться! – Дурачась, мы с Камбулатом вскинули ладони к несуществующим фуражкам.
– Пойдемте, вон зовут уже!
Мы замерли у лестницы на краю площадки, ожидая команды спуститься. И в этот момент я почувствовал на себе чей-то внимательный, цепкий взгляд. Поднял глаза и замер.
У противоположного конца площадки, возле служебного входа напротив красного флага стоял Григорий Григорьевич Распутин собственной персоной. Он устроился сразу за дополнительной прозрачной стенкой, там, куда не пустят простых смертных, и, облокотившись на ограждение, смотрел прямо на меня.