Гамлеты в портянках - стр. 18
– Урою, душары, – произнёс Кузельцов, потягиваясь и зевая. – На очках16 сгною.
Герц и Павлушкин тоскливо переглянулись.
– Всё, что угодно, товарищ сержант, но на очки не пойдём, – решительно сказал Герц.
– Всего-то двумя словами перекинулись, – непринуждённо произнёс Павлушкин и даже весь как-то просиял, что не одним, товарищ сержант, не тремя, а в аккурат двумя словами мы перекинулись с Герцем, как это, весьма вероятно, и положено по уставу. – Да и по делу ведь, а не просто так. Обсуждали просто с Герцем, чем завтра Вас на дежурстве кормить. По батарее ведь заступаем. Герц базарит: «Пельмени сварганим». А я в штыки: «С фига ли пельмени, когда вареники». Он мне: «Начинка должна быть мясная, а не пюре в тесте». Это Герц так вареники, товарищ сержант, обозвал. Ну не дура ли?
– Оба лупни, – находясь на полпути к сонному царству, пробормотал сержант. – Котлеты. Прощены. Отбой.
Кузельцов уснул. Уснуло и его отделение. Вся батарея дрыхла. И как они это делали! Как кони, читатель! Прямо жаль, что солдаты спали и не могли оценить всю прелесть отдыха. Бойцы-кентавры всхрапывали, портили воздух, некоторые из них даже мочились под себя, как это без малейшего стеснения делают всякие здоровые лошади, а иные ломовые курсанты в сладостном забытьи вообще разбрасывали копыта в стороны и лягали скаковых сержантов, лежавших по соседству.
Герц, однако, уснул не сразу. Сначала он пригласил к себе в голову Павлушкина и свою одухотворённую студенческую подругу Наденьку Снегирёву для мысленного диалога.
– Балабас принесла? – с ходу спросил Герц. – Это еда по-нашему.
– Саша, ведь не хлебом единым, – ответила Наденька с осуждением, увидев, как принесённые ей продукты без пережёвываний понеслись в курсантские желудки по горловым желобам со скоростью бобслеистов.
– Правильно, – с набитым ртом, выдал Павлушкин. – Конечно, не хлебом единым. Сальца бы ещё с прослойками. От круглой картошечки, замаскированной сверху зелёным лучком, тоже не откажусь.
– Я совсем другое подразумевала, мальчики.
– Котлеты, наверно, – сказал Павлушкин. – Не стоит беспокойства. Сальца бы только для смазки пищевода, а то хлеб застревает.
– Саша, пожалуйста, объясни Илье, что я имею в виду, – произнесла Наденька. – Так же нельзя.
– Никак нельзя, – согласился Герц. – Павлуха прав, что без сала прямо беда.
– Какие же вы все тут, – не выдержала Наденька.
– Неприхотливые, – продолжил Герц и… провалился в сон.
Павлушкин тоже уснул не сразу.
– Ничего вроде денёк, средней паршивости сутки, – подводил итоги Илья. – Только зря Семёнову сегодня пачку сигарет подогнал. И откуда жалость взялась? Ведь трезвый вроде был. Как стекло. Да потому что он совсем уже оборзел, в толчок ночью сходить боится! И ведь страх-то у него какой-то неоформленный, неконкретный какой-то.
– Чего боишься? – спрашиваю. – Темноты? Чертей? Полевого командира Басаева?
– Не знаю, – отвечает. – Боюсь и всё.
А я знаю?! И всё равно иду, провожаю его до сортира, как будто мне больше всех надо его журчание слушать. Боишься мочиться – не пей. Разбудит в следующий раз – так и скажу:
– Рисуй свой ужас на бумаге, чтоб я его в лицо знал. Если накалякаешь сержанта Литвинова, то ко мне можешь больше не обращаться. При таком раскладе в штаны опорожняйся. Литвина сам боюсь. А если на листе получится какая-нибудь клаустрофобия, то мы её вместе из наших брандспойтов зальём. Перед отбоем побольше воды выдуем и зальём. На клаустрофобию всего-то литр мочи надо. Герца, если чё, подключим. Он мастер по таким заумным словам. Во заливает иногда!