Гадалка для холостяка - стр. 8

Господи, что я несу?!

Миронов смотрит на меня, как на дуру, потом — как на удивительную дуру. Затем поворачивается к доске и пялится на ту самую задачу, задумчиво почесывая бровь.

Мое сердце тарабанит, как неумелый барабанщик.

— Если вы владеете двумя, то дерзайте. За каждый способ — дополнительный повышенный балл.

Теперь он поглядывает на меня заинтересованно. Заинтересованно удивительной дурой, у которой появился шанс подняться на полступени выше в ранге тупизма.

А я смотрю на задачу, которая показывает мне средний палец.

Я понятия не имею, что доцент имеет в виду. Он издевается надо мной, потому что никакого второго варианта нет, или же действительно ждет от меня математического открытия?

Боже, во что я вляпалась?!

3. Глава 3. Хронический холостяк

Стою под дверью квартиры, в которой прожил всё свое детство. Когда у меня попер в гору бизнес и купить квартиру стало не сложнее, чем выйти за хлебом, я предложил Рудольфовне переехать в новую рядом с моей. Но, по обыкновению, как любят говорить старики, «Где родился, там сгодился. Здесь, Илюша, я прожила всю жизнь, здесь и помру». Ну окей. Я обеспечил бабулю шикарным ремонтом, и моя совесть поутихла.

За дверью доносятся звуки:

«Вот и прошли года, но мы не старые,

Недолюбившие, сидим усталые.

Весна счастливая, а сколько красок в ней,

Под старой ивою течет, течет ручей».

И вместе с солисткой затягивает бабуля:

«Течет ручей, бежит ручей,

И я ничья, и ты ничей,

Течет ручей, бежит ручей»,

И я ничья, и ты ничей (Н. Кадышева «Течет ручей»).

Усмехнувшись, звоню.

Звуки моментально стихают. Слышу быстрый топот ног Рудольфовны, будто за дверью носятся подростки, когда родители неожиданно приехали с дачи.

— Кто? — хрипит ба.

— Открывай! Свои.

Один замок, следом — второй, потом три оборота еще одного, цепочка… Закатываю глаза. Защита восьмидесятого уровня. Бабуля переживает, как бы ее не вынесли вместе с шикарным ремонтом и мебелью.

— Илюш, ты? — В проеме показывается голова Аглаи Рудольфовны.

— Я, ба, открывай уже.

Бабушка отступает и раскрывает дверь шире, впуская меня на порог.

Первым делом, пока снимаю ботинки-плейбой-чакка, улавливаю распыленный запах корвалола. Это тоже представление для меня.

Передаю бабуле пакет с гостинцем. Там — по мелочи. На этой неделе продукты я уже привозил, но с пустыми руками никогда ни к кому не пойду. Сама же Рудольфовна меня к этому приучила.

— Раздевайся, сынок, — ропщет ба. — Пойду прилягу, тяжело стоять. Голова кружится.

Аглая Рудольфовна, прижав руку к груди, шаркает, еле передвигая ногами.

Бросив черное пальто на пуф, иду в ванную мыть руки. Кафель блестит, как начищенный самовар, и это тоже доказывает, насколько бабуля обессилена и близка к тому свету.

Направляюсь в комнату, откуда доносится насилу выдавленный кашель.

Бабуля лежит в постели, вытянувшись струной, — репетиция того, как она будет лежать в гробу. Это мы уже с ней тоже проходили, выбирая удачные позы.

— Илюша, — протягивает свою сухую жилистую руку, — присядь.

Беру стул, сажусь рядом и обхватываю бабушкину ладонь. На ощупь она точно такая же, как я помню из детства: шершавая, мозолистая, но теплая и родная. Только кожа стала сморщенной, а в целом моя ба выглядит отлично, если сравнивать с ее подружками по сплетням. На Аглае Рудольфовне теплые черные колготки, халат-сарафан с рукавом и модная жилетка, которую я привез ей из Норвегии прошлой зимой. Короткая стрижка, аккуратно выкрашенные в пепельный блонд волосы и неизменная оранжево-багряная помада на губах. Сколько помню, Аглая Рудольфовна всегда пользовалось этим оттенком. Ее утренний рацион — встать, умыться, позавтракать, накрасить губы. Даже, если она планирует провести весь день дома, помада все равно дополнит ее домашний образ.