Фукусима, или История собачьей дружбы - стр. 14
– Получается, собака заранее знала, что в этот день на белом микроавтобусе попытаются провезти наркотическое зелье весьма необычным способом? – спросила Люба.
– В это трудно поверить, но…
Люба, взглянув на часы, подскочила и стала прощаться:
– Ой, что-то я засиделась у вас совсем. Пора мне, Владимир Петрович.
– Послушай, Любаша, а зачем ты каждый день мотаешься туда-сюда? Перебирайся к нам, – неожиданно предложил Владимир Петрович.
Любаша вспыхнула и опустила глаза.
– Как это так, Владимир Петрович? Я ведь… это не совсем прилично…
– А что тут неприличного? – рассмеялся Петрович. – Комната свободная. Заселяйся да живи…
– Нет-нет, Владимир Петрович, я не могу так…
– Сколько у тебя на дорогу домой уходит?
– Час с небольшим, – ответила Люба.
– Ну, вот видишь! Час с небольшим сюда, час с небольшим обратно, уже более двух часов. Оно тебе нужно? Лучше пару часов отдохни, книжку почитай, кино посмотри…
– А вдруг ваша дочь приедет?.. Нет-нет, неудобно, я не могу…
– Да прекрати ты, – махнул рукой Владимир Петрович, – какая дочь? У неё своя жизнь, бизнес, она по заграницам мотается. Думаешь, она захочет жить тут, у меня? Любушка, что ты такое говоришь? В общем, давай, дорогая, перебирайся к нам, забирай себе комнату и живи здесь. Это же удобно. Вот тебе жильё и тут же офис. – Владимир Петрович громко рассмеялся.
– Хорошо, я подумаю, Владимир Петрович, – тяжело вздохнула Люба, – посоветуюсь с родителями.
– Вот ты какая умница, – улыбнулся Петрович, – ей двадцать шесть лет, а она всё с мамой советуется.
– Ой, Владимир Петрович, – смутилась Любаша, – вы знаете, я советуюсь с родителями скорее формально. Знаете, как они обижаются…
– Знаю, знаю, – хмыкнул Владимир Петрович, – сам такой был. Но, Любаша, тут дело не в обидах даже, просто родители – это такие существа, они постоянно видят во всём опасность.
Люба рассмеялась:
– Это вы, Владимир Петрович, со своей работой, наверное, везде опасность видели.
– Не скажи, дорогая, у меня был приятель, царство ему небесное, он намного старше меня был, так вот он обыкновенным учителем работал, то есть наших кошмаров не видел.
– И что? Он тоже во всём видел опасность?..
– Да, – перебил Владимир Петрович, – представь себе. У него был сын. И отец всю жизнь отправлял его из дому как на войну.
– Как это? – Люба вздёрнула брови. – Куда отправлял?
– Да хоть куда! – улыбнулся Петрович. – Идёт пацан в кино, а отец картины себе в голове рисует: мол, вдруг там с кем подерётся, а те его встретят после кино. Или просто в школу идёт, отец снова переживает, двадцать раз скажет сыну, чтобы тот на красный свет дорогу не переходил. Но даже если будет переходить на зелёный, чтобы всё равно внимательно смотрел по сторонам, и так далее.
– А может, так и надо, – тяжело вздохнула помощница, – у нас соседка не уберегла мальчишку.
– Что случилось? – встревоженно спросил Владимир Петрович.
– А вот то, что вы сейчас рассказывали. Перебегал на красный свет и… – Люба замолчала.
– Да, это беда страшная. – Владимир Петрович откашлялся в кулак. – И что? Погиб?
– Погиб, – ответила Люба и вдруг с какой-то злостью в голосе добавила: – Я бы её собственными руками придушила, сама виновата…
– Это ещё почему? – удивился Владимир Петрович.
– Она сама всю жизнь перебегала дорогу на красный, да в неположенном месте, и пацана за собой таскала. Папа мой ей сто раз говорил: «Дашка, если своей жизни не жалко, хоть ребёнка пожалей. Ну почему ты всё время перебегаешь дорогу на красный свет?»