Фукусима, или История собачьей дружбы - стр. 10
Позже из его разговоров с Любой и его друзьями я понял, кто такие тролли и почему Владимир Петрович иногда прямо-таки злился на них. Есть такие жирные тролли, кого угодно до белого каления доведут. Но Владимир Петрович научился как-то от них избавляться. Но бог с ними, с этими троллями. Давайте о хорошем.
У Петровича есть внук Валерка, Татьянин сын. Такой потешный мальчик лет четырёх. Любопытный и любознательный. Однажды сидит, наблюдает за дедом, потом подходит к нему и спрашивает:
– Деда, а тебя не ругают за то, что ты долго за компьютером сидишь?
Дед рассмеялся и спрашивает в ответ:
– А кто меня, Лерик, ругать-то будет?
– Мама. – Валерка кивнул в сторону Татьяны.
– Не, внучек, не ругает…
– Но почему? – удивился мальчик. – Если долго сидеть за компом, глаза ведь будут болеть.
– У меня нечему болеть, – говорит Владимир Петрович.
– Как это? – пацан раскрыл рот от удивления.
– Слепой я совсем, нет у меня глаз.
Валерка постоял, подумал и, тяжело вздохнув, вдруг выдал:
– Везёт тебе, деда! Я тоже, когда вырасту, слепым стану, чтобы за компьютером сидеть столько, сколько захочу.
Все и обомлели. Первым всполошилась мать:
– Ты что болтаешь всякую ерунду? – Она даже привстала с дивана. – Как тебе не стыдно?
– Тихо-тихо, Таня, – перебил Владимир Петрович, – погоди, не ругай ты его. Ну, парень просто ещё не понимает, что это такое. Ему нужно доходчиво объяснить.
Валерка насупился, забрался на диван и не захотел ни с кем общаться. Лишь только Люба каким-то образом уговорила его пойти с ней на улицу погулять.
Конечно, без Любы нам было бы очень сложно. Со мной одним столько возни: вычеши, выкупай, сними-надень амуницию и так далее, а тут ещё вторая собака. Думаю, Владимир Петрович зашился бы с нами совсем. Вы, наверное, помните моего Ивана Савельевича? К нам ведь тоже старушка тогда приходила. Но что удивительно, та помощница денег с подопечного не брала. Только вы не подумайте, что я осуждаю Любу. Нет-нет, что вы. Это её работа. И делает она её очень хорошо. Наша помощница такая юркая, быстрая и очень-очень чистоплотная. Я иногда даже удивляюсь, как она за день всё успевает: и гладит, и стирает, и пылесосит, и есть готовит. Ещё и с нами гуляет. Любаша частенько и оба выходных проводит вместе с нами.
Владимир Петрович говорит ей:
– Любаша, ты хоть выходные на нас не убивай. Не переживай, мы тут справимся. Будем сидеть тише воды, ниже травы.
– Знаю-знаю я вас, хулиганов, – смеётся Люба. – Нельзя вас надолго оставлять. А если серьёзно, Владимир Петрович, мне с вами даже веселее. Дома от скуки помрёшь.
– Жениха не завела ещё себе? – спрашивает Владимир Петрович.
– Ой, – краснеет Любаша, – пыталась, что-то никак они не приживаются, убегают…
– Строгая, наверное, боятся они тебя, – шутит Владимир Петрович.
– Сейчас с женихами трудно…
– Чего так? – удивился Петрович.
– То пьют, то работать не хотят, то за компьютером целый день сидят. Насмотрелась я на этих женихов.
– Ну, ладно-ладно, Любаша, – подбадривает Владимир Петрович, – всё у тебя ещё впереди. Найдёшь себе и жениха, и мужа…
– Точно, – соглашается Люба, – так что не будем торопиться.
А вот с именем моим и здесь человек отличился: Люба ни с того ни с сего стала, как она сама считает, ласково называть меня Трифу́шкой – с ударением на букву «у». Господи, как только люди не издевались над моим именем, но, видимо, их фантазиям нет предела. Вы слышали? Ну произнесите сами: «Трифушка», и непременно с ударением на «у». Что вышло? Нравится? Это что же должно было возникнуть в человеческой голове, чтобы вот так исковеркать моё царское имя? Но вы знаете, постепенно привык я и к этим трифушкам-ватрушкам. А что делать? Да ведь я и понимал, что девушка это произносит не со зла и не для того, чтобы меня как-то унизить или оскорбить. Вот она так считает, что это ласково, и всё тут. Ну и ладно, Трифушка так Трифушка.