Фрунзе. Том 4. Para bellum - стр. 31
Все стало выглядеть настолько плохо, что в определенных кругах даже подняли вопрос об увольнении Шарля и высылке его колонии. Подальше от столичной публики. Но тут на выручку пришел Филипп Петен – человек, под началом которого еще в 1914 году служил Шарль еще молодым лейтенантом в 4-й пехотной бригаде. И который тащил офицера в команде наверх, считая его своим человеком. Более того, де Голль всячески демонстрировал лояльность и даже назвал в 1921 году сына в честь шефа.
Так что немудрено, что генерал воспринял этот открытый наезд на Шарля как удар по себе. Это ведь реликтовая классика политической борьбы – начинать атаку на крупную фигуру с ударов по ее людям, выбивая их и через это ослабляя «короля». Подготавливая тем самым «главное наступление» и обеспечивая его успех. Причем, если грамотно выбивать «свиту», обменивая ее на определенные тактические плюшки, можно потратить совсем немного средств для уничтожения политического противника.
Петен отрефлексировал.
Встретился с де Голлем для прояснения ситуации.
Долго разговаривал, после чего организовал его встречу с Раймоном Пуанкаре – премьер-министром и своим старым знакомым, с которым он поддерживал неформальное общение.
Снова пообщались, разбираясь в ситуации. Ведь Шарль с Филиппом сумели выработать довольно взвешенную стратегию наступления, и повернуть эту травлю как атаку отнюдь не на себя. Не требовалось ведь большого ума, чтобы понять, под кого тут копали, так как Пуанкаре стоял среди прочего за военной поддержкой Польши и в известной степени нес ответственность за ее поражение. Само собой, в лоб это не говорили, но имеющий мозги да услышит, что скрывается за обтекаемыми словами.
Следующая встреча, очень скорая, произошла уже с Полем Пенлеве – военным министром Франции в 1928 году, который получил порцию информации от обобщенной этой троицы. И воспринял уже наезд на себя.
Так что, когда они все вчетвером пришли к президенту Гастону Думергу, то имели весьма значимую мотивацию и единую, хорошо продуманную позицию. В известной степени спекулятивную. Потому что они заявляли, будто бы месье Frunzé сумел выставить в Польской войне французскую армию, которая в 1918 году «не остановилась в своем развитии». Причем фамилию произносили максимально на французский манер, совершенно игнорируя молдавское ее происхождение.
В этом же ключе подавали и все остальное.
Легкие советские танки у них получились концептуальным развитием Renault FT под советские, весьма скудные производственные мощности. Самозарядные карабины и легкие пулеметы – доведение до ума французских идей, заложенных в концепцию блуждающего огня и пулемет Chauchat Mle 1915. Ну и так далее. Куда ни ткни – отовсюду в обновленной РККА вылезала Франция.
Да и сам месье Frunzé подавался едва ли не как француз. Причем не забывали указать, что он сумел в ходе тяжелейшей Гражданской войны выиграть во всех делах, за которые брался. И было крайне опрометчиво слушать «байки» русской иммиграции, будто бы этот «генерал победы» ничего не стоит. Грубо говоря, их либо целенаправленно вводили в заблуждение, либо они пали жертвой веры примитивным оправданиям неудачников.
Это президента впечатлило.
В первую очередь потому, что де Голль сумел дать очень удобное и уместное объяснение успехов Союза в Польской кампании. Более чем подходящее на волне оптимизма и общего подъема во Франции, вызванного прекращением долговой кабалы. Дескать, расслабились. И как результат – «какие-то туземцы», используя старые наработки La belle France. Обидно, конечно. Но, понятно, и подогревает растущий всплеск национального подъема. Дескать, вон посмотри, какова мощь Франции, даже в руках таких неумех.