Фрунзе. Том 3. Польская партия - стр. 33
КБ же Дьяконова занималось станковым автоматическим гранатометом. Тоже 40-мм, как и ручной. Только выстрел другой, так как дальности требовалось обеспечить совсем иные. Но тут, как и с ракетой на жидком топливе, – все только начиналось.
И, в общем-то, все. Остальные, даже безумно интересные артиллерийские системы были отложены на потом. Увы и ах. Ресурсов на все не хватало…
Тем временем в Москве произошла довольно занятная встреча.
– Семен Иванов? – спросил директор завода вошедшего слесаря.
– Он самый, – неловко сжимая в руках картуз, ответил тот.
– Ты писал письмо Фрунзе?
– Какое письмо?
– В кабаке.
– Не писал я никакого письма.
– Значит, запуганный и затравленный рабочий? Так, что ли?
Тот промолчал, потупившись.
– С жильем что случилось?
– Сгорел же барак. После Рождества.
– По гулянке, что ли?
– Пожарные сказали – провода электрические жар дали али искру.
– Провода, значит. А чего ко мне не пришел?
– Так… значится… мастер сказал, что…
– Мастер сказал, что я тебя уволю?
– Ну… он сказал, чтобы я не досаждал. И что, когда будет жилье, тогда и поселят.
Директор грязно выругался.
Свободные места в других бараках имелись, хоть и на пересчет. И погорельцев могли туда заселить при некотором желании. Только вот в ходе расследования оказалось, что кое-кто сдавал эти койки налево. Не лично мастер. Нет. Но ситуация получалась очень грязная. И тот бледный вид, какой директор имел на ковре у Фрунзе, когда его отчитывали за мелочную коррупцию и вредительство, он никогда не забудет. Особенно когда Артур Артузов, первый заместитель Дзержинского, заявил, что берет этот вопрос под свой контроль.
– Ладно. Иди.
И слесарь Семен Иванов понуро пошел из кабинета. Лишь у самой дверь замер и тихо спросил:
– А жить-то где мне с семьей? Али увольняют?
– У секретаря возьми ордер и ключи.
– Вот спасибо! Вот славно! – запричитал он. Но директор лишь раздраженно махнул рукой, давая понять, что аудиенция закончилась.
Тот выскочил за дверь.
Осторожно ее прикрыл.
Взял у секретаря бумажки. И обомлел.
Оказалось, что его заселяют не в барак, а в натуральное кирпичное общежитие. И еще сверх того ему полагается материальная компенсация за весь этот цирк. Ну и подъемные, чтобы после пожара как-то оправиться.
– Ну и письмо! – покачал он головой, пораженный эффектом.
– Да уж, заварил ты кашу, – усмехнулась секретарша.
– Я?
– Вон в утренней газете написали, что нарком обороны выступил с предложением развернуть массовое строительство для решения жилищного вопроса простых горожан. Дескать, неустроенность эта подрывает дух резервистов и стойкость тылов в случае войны.
– Ух ты! Да неужто?!
– Сам почитай, – протянула она ему газету.
Семен взял газету, но прочитать ничего не смог. Залип на фотокарточке, напечатанной в газете. Там был портрет Михаила Васильевича Фрунзе. Да с такого ракурса и в таком невысоком качестве, что легко компенсировал грим, а потому был в целом узнаваем.
– Вот тебе и моторист… – покачал головой он.
– Что ты говоришь? – не поняла секретарша.
– Да моторист тот, что письмо писать нас подбил, он… вот… – ткнул он пальцем в газету. – Только тут он в форме.
– Как-как ты говоришь? – переспросил вышедший из кабинета директор.
– Сказываю – вот с ним мы в кабаке сидели. Он нас письмо Фрунзе и подбил писать. У меня на лица хорошая память. Тут его правда неточно изобразили. Но он. Точно он. Неужто действительно с наркомом пива попить довелось?