Фрейд - стр. 15
В семье спокойно воспринимали юношеский максимализм – диктат Сигизмунда – и поддерживали в нем ощущение исключительности. Если его потребности вступали в противоречие с потребностями Анны или остальных, предпочтение без всяких вопросов отдавалось ему. Когда Сигизмунд пожаловался, что шум от уроков игры на пианино, которые брала Анна, мешает ему заниматься, инструмент тут же исчез из дома. Мало у кого из семей среднего класса Центральной Европы не было пианино, но эта жертва меркла перед блестящей карьерой, которую Фрейды прочили прилежному и энергичному Сигизмунду.
В Вене времен юности Фрейда, несмотря на ущемления в правах, которым все еще подвергались австрийские евреи, честолюбивые устремления талантливых еврейских юношей вовсе не были утопией. После 1848 года, когда по всему континенту прокатились революции и на престол взошел император Франц Иосиф, рыхлая многонациональная империя Габсбургов стала с трудом поворачиваться к реформам. Она и раньше сопротивлялась, как могла, но ее силой тащили в XIX век. Начиная с 1860-го, того самого года, когда Фрейды поселились в венском районе Леопольдштадт, череда указов, призванных укрепить традиционную форму правления, стала приводить к неожиданным последствиям, либерализации государства. По мере того как избирательные кампании становились все более яростными, освобожденная пресса и зарождающиеся политические партии, боровшиеся за власть, приучали австрийцев к рискованной риторике публичных дебатов. Новый парламент, рейхсрат, которому изначально отводились лишь совещательные функции, превратился в настоящий законодательный орган власти, инициирующий принятие законов и голосующий за бюджет. Но, несмотря на эти смелые эксперименты с представительным правлением, в политической жизни участвовало меньшинство. Даже избирательные реформы 1873 года, восхвалявшиеся как огромный шаг вперед, сохранили высокий барьер имущественного ценза: выбор народных представителей остался привилегией всего 6 процентов взрослых мужчин. Другими словами, ограниченную монархию сменил ограниченный конституционный строй.
Правда, в конечном счете впечатляющие перемены оказались не только косметическими. В эпоху фанатичного национализма режиму Габсбургов с трудом удавалось примирять противоположные политические интересы и враждующие этнические группы. Любые решения, принимаемые австрийскими политиками, могли быть в лучшем случае временными. За два десятилетия, как точно подметила историк Илза Бареа, не менее восьми австрийских конституций было принято, отозвано и исправлено в процессе экспериментов с федерализмом и централизацией, прямым и непрямым избирательным правом, монархией и представительным правлением. Показной блеск монархии и высшего общества не мог скрыть общее банкротство идей и тупик, в который завели страну непримиримые силы. Безрассудные войны и крайне неудачные дипломатические инициативы привлекали внимание общества не меньше, чем прогрессивное социальное законодательство.
Тем не менее какое-то время положение в политике, экономике и общественных отношениях действительно улучшалось. В конце 60-х годов XIX столетия в правительстве империи преобладали цивилизованные, преданные своему делу политики и чиновники, выходцы из среднего класса – их не зря называли буржуазным кабинетом министров. При этом Bürgerministerium и его преемниках правительство передало вопросы заключения брака и образования светским властям, разрешило межконфессиональные браки и приняло гуманный Уголовный кодекс. Параллельно с введением этих зачатков либерализма быстрыми темпами развивались австрийская торговля, банковское дело, промышленность, транспорт и связь. Промышленная революция пришла в Австрию – с опозданием, но все же пришла. Однако 9 мая 1873 года – в «черную пятницу» – все это было поставлено под сомнение обвалом фондового рынка. Это отбросило тень на многие достижения страны. Массовые банкротства и закрытие банков разорили неосторожных спекулянтов, невезучих вкладчиков, неудачливых бизнесменов, ремесленников и фермеров. «Австрийцы, – писал в июне один наблюдательный гость из Германии, – потеряли все свои деньги или, скорее, обнаружили, что у них никогда не было денег».