Фрейд - стр. 129

Еще более неопределенной была связь его древностей с потерянным миром, в котором он сам и его народ, евреи, могли проследить свои далекие корни. В августе 1899 года Фрейд сообщил Флиссу из Берхтесгадена, что в следующий дождливый день «отправится маршем» в свой любимый Зальцбург, где недавно «откопал» несколько египетских древностей. Эти предметы, отмечал Фрейд, поднимают ему настроение, «рассказывают о давних временах и далеких странах». Изучая дорогие сердцу предметы, он обнаруживал, в чем много лет спустя признался Ференци, как в нем рождается странное тайное томление, возможно, «от моих древних предков – по Востоку и Средиземноморью, по совсем другой жизни: желания из детства, которые никогда не сбудутся и не приспособятся к действительности». И совсем не совпадение, что человеком, историей жизни которого Фрейд интересовался и которому, по всей видимости, завидовал больше, чем кому-либо другому, был Генрих Шлиман, знаменитый археолог, открывший таинственную, окутанную древними легендами Трою. Основатель психоанализа считал карьеру Шлимана такой выдающейся потому, что в открытии «сокровища Приама» тот обрел истинное счастье: «Счастье существует только как исполнение детской мечты». Именно такая мечта, как полагал Зигмунд Фрейд, пребывая в мрачном настроении, редко воплощалась в его собственной жизни.

Однако, как сказал он «человеку-волку», неугасающая страсть к собиранию древностей приобретала все большее значение, становилась главной метафорой дела всей его жизни. «Saxa loquuntur! – воскликнул Фрейд в 1896 году в своей лекции по этиологии истерии. – Камни говорят!» Действительно, говорят. По крайней мере, он их слышал. В одном эмоциональном письме Флиссу Фрейд сравнивал успех в психоанализе, которого только что добился, с открытием Трои. С его помощью пациент обнаружил глубоко запрятанные фантазии, «сцену из раннего детства (до 22 месяцев), которая отвечала всем требованиям и в которую укладывались все оставшиеся загадки; все сразу, сексуальные, невинные, естественные и т. д. Я до сих пор не смею в это поверить. Словно Шлиман вновь раскопал Трою, считавшуюся мифической». Фрейд и потом пользовался этой метафорой: в предисловии к истории болезни Доры он сравнивает проблемы, возникшие из-за «неполноты моих аналитических результатов», с проблемами «тех исследователей, которым посчастливилось из вековых захоронений извлечь на свет дня бесценные, хотя и искалеченные, остатки древности». Фрейд восстанавливал недостающее, и «подобно добросовестному археологу» он «не упускал случая показать, где моя конструкция смыкается с достоверным». Три десятилетия спустя в «Недовольстве культурой», иллюстрируя «общую проблему сохранения психического», он использовал широкую аналогию с Древним Римом, предстающим перед современным туристом: череда городов, остатки которых сохранились рядом друг с другом или были обнаружены в результате археологических раскопок. Таким образом, в коллекционировании древностей у Фрейда соединились работа и удовольствие, детские желания и сублимации зрелого возраста. Но оттенок болезненной зависимости тоже присутствовал. Есть что-то поэтичное в том, что осенью 1902 года на первом собрании Психологического общества по средам предметом обсуждения стало влияние курения на психику.