Френдзона - стр. 40
Я сопротивляюсь, как могу.
Отгуляю свой отпуск и снова свалю из страны. Не собираюсь после собирать себя воедино, как делал целый год шесть лет назад, пока не погрузился с головой в учебу. Я больше не романтичный сопляк, пускающий слюни на подругу детства. Сейчас я гораздо хуже, когда, занимаясь с сексом со своей девушкой, думаю о губах другой, и меня это напрягает.
Я обещал себе...
Каждый день с моего момента приезда и встречи с Филатовой твердо обещаю себе, что ни хрена Филатова не значит. Ни хрена! Но «афганец» уже запустил во мне команду «фас», и теперь любой посыл в сторону «моей болезни» я воспринимаю как покушение на частную территорию. На мою личную частную территорию.
Клуб беснуется. Кучка мужиков у сцены вызывающе свистит, когда танцоры закидывают девчонок себе на спины, предварительно надев им на головы свои шляпы, и становятся их ковбойскими кватерхорсами* под зажигательную мелодию.
Я бы тоже присвистнул, поскольку стою неподалеку и наблюдаю за зрелищем, но упорно удерживаю пафос на роже, чтобы не потёк.
В танцах на сцене нет ничего пошлого и развратного. Их импровизированный ансамбль смотрится слаженно и гармонично, но вопреки всему я выделяю длинные волнистые волосы, короткие шорты, прикрывающие разве что только трусы, и белую тряпку на шнурке, позволяющую очень картинно дофантазировать всё, что находится под ней и что так активно вздымалось во время нашего с Филатовой «танца». Мне чертовски сложно было удерживать зрительный контакт на уровне наших глаз, чтобы не скатиться ниже. Туда, где под шнуровкой угадывалось более чем прилично.
Сейчас у меня есть возможность беспалевно рассмотреть Филатову. Яркое, даже слепящее освещение помогает мне в этом, чего я был лишен все эти дни. Чтобы не провоцировать Сару, у меня не было ни малейшей минуты, чтобы вот так, не воруя, прогуляться глазами по подруге из детства.
Юля Филатова, дочь близких друзей моих родителей, практически сестра, вершина, до которой я так и не смог дотянуться.
Она изменилась и внешне, и внутренне, а торкает все равно, как прежде.
Волосы стали еще длиннее, практически до задницы. Если оттянуть кудряшку, думаю, точно достанут.
В детстве я дурел от этого. Они у Юльки слегка подкручиваются на концах, и я часто перебирал их в пальцах, когда смотрели вместе фильмец. Я так успокаивался. А она, вроде, не жадничала. Мягкие они у нее, как сейчас помню, и цвет такой… будто хамелеон. На ярком солнце в медь отливают, а при тусклом свете — зрелой пшеницей колосятся. Ни блондинка, ни брюнетка… И к шатенкам не приткнешь. Не знаю, но меня трогало будь здоров!
А лицо… Всегда улыбки раздаривала. Ее милота не вязалась с выбором её спортивного увлечения. Ангел со стальными яйцами!
Сегодня я не знаю её: с кем она, где она и кто.
Я принципиально не узнавал, пока жил в Тель-Авиве, и сейчас не уверен, что хочу узнать ее, настоящую.
Зачем?
Я ведь так и останусь у нее во френдзоне, а она вновь переколошматит мне то, что под ребрами. Дружбой своею затопит, а мне потом выгребай. Проходили уже, помню!
Каламбур на сцене набирает обороты.
Знаю, что давно уже должен был уйти, но ноги, как приклеенные, не несут. Или я приклеенный, черт его знает, но слежу только за Филатовой.
Она внезапно оступается. Трясет головой, будто в себя приводит себя в чувство, а я, как сторожевая псина — уши торчком, стойка атакующая, готов сорваться с цепи.