Француженки не верят джентльменам - стр. 27

Почему бы не притвориться таким хотя бы на денек? А не заявлять открыто, что ей хочется, чтобы он занялся с нею диким животным сексом, о чем они оба в принципе знали.

Джоли взглянула на Габриэля, когда извилистый спуск привел их на еще одну маленькую place со старинным фонтаном, украшенным мраморной звериной мордой. Струя воды вытекала из пасти и падала в крошечный бассейн, окруженный скамьями в форме полумесяца. Толстые зеленые лозы жасмина с нежными белыми цветами полностью покрывали стены. Ранним утром place была еще в тени, и в тишине слышались только звуки воды и их шагов.

Она остановилась перед фонтаном, и когда Габриэль поравнялся с ней, подвинулась так, что оказалась лицом к нему, но по другую сторону бассейна.

– Вам повезло, что вы такой пылкий, – горько сказала она.

– Я знаю, – с отчаянием произнес он, засовывая руки в карманы и прислоняясь плечом к жасмину. – Невыносимо думать, какой была бы моя личная жизнь, если бы при таком темпераменте я был бы уродом. Так о чем я говорил?

– Вы так… невероятно… высокомерны.

– Я знаю. – Его голос звучал раздраженно. – Но не вижу, в чем был высокомерен с тобой. Кажется, игнорировать твои сигналы было бы гораздо более высокомерным, но, видимо, я и понятия об этом не имею.

Ее сигналы. Она скрипнула зубами, чтобы преодолеть желание обеими руками схватить его за волосы, с силой наклонить его голову, чтобы он почувствовал боль, и впиться в его чувственный высокомерный рот. Это научит его считать ее сигналы не столь очевидными.

– Вы обращаетесь со мной, будто я ваша… ваша… – Она искала в уме такое французское слово, какого никогда не слышала в юности, когда летом приезжала к отцу. – Pute[50].

Вид у Габриэля стал таким, будто он шел, весело насвистывая, и неизвестно откуда получил удар сковородой по лицу. Ему потребовалась целая минута, чтобы издать хоть какой-нибудь звук.

– Я – что?

Она сжала губы и смотрела на него, не желая повторять отвратительное слово.

Он покачал головой, словно в ней звенело, и резко сел на каменную скамью рядом с выкрошившейся мраморной мордой. На каменной стене позади него жасмин свисал дикими запутанными лозами.

– В таком случае у меня и вправду манеры чудовища, – ошеломленно сказал он.

Она начала жалеть, что не прикусила свой язычок. Он выглядел… огорченным. Казалось, он больше не собирается ходить вокруг да около, а будет называть вещи так, как он их понимает, с этой его тупой точностью, которая выглядела столь вызывающе и приводила ее в бешенство.

– Но я думаю о тебе вовсе не так, – сказал он через секунду. Она не знала, что его голос может звучать столь покорно. Ей это не понравилось. – Не как о pute. То есть я не… – Он с силой сжал камень скамьи. – А что точно означает обращаться с тобой как с pute? То, что я хочу заняться с тобой сексом?

Когда же она перестанет таять, слушая, как он говорит такие вещи?

– Дело в том, что ты действуешь так, будто тебе достаточно лишь щелкнуть пальцами.

Он уставился на нее. Негодование росло и вырвалось наружу.

– Я щелкаю пальцами моим работникам. Если они ползают, как вареные мухи, то должен же я указать им на это. Но никогда и ничего я не приказывал тебе. Я говорю с тобой как с равной. Потому что ты такая и есть.

Она скрестила руки на груди. Просто на тот случай, если ее рубашка окажется недостаточно толстой, и он сразу поймет, как она хочет его.