Фотосессия в жанре ню. Бонд, мисс Бонд! - стр. 35

К своим тридцати четырем годам хорошая незамужняя девушка Ольга Павловна Романчикова как следует освоила всего лишь один взрослый способ временно забыть о неприятностях: погрузиться в работу. И чем труднее она окажется, тем крепче забудутся иные проблемы!

Ольга Павловна свято верила в целительную силу тяжелого труда, она даже пятиклассникам своим сочинение задавала на тему «Терпенье и труд все перетрут» («Например, здоровье!» – с подкупающей прямотой лаконично написал харизматичный хулиган и двоечник Витька Овчинников).

В моменты пикового недовольства своей жизнью Оля хваталась за те самые дела, которые со словами «завтра, завтра, не сегодня» откладывала «на потом» в нормальном своем состоянии. Ныне палочкой-выручалочкой стал тазик с мыльной водой, в которой тихо кис новогодний свитер Костика. Оля засучила рукава, принялась за работу и не пожелала ее прерывать, хотя и услышала трель звонка.

Трезвон шел от входной двери. В гостиной на четыре голоса с подголосками разливалось славное море, священный Байкал, и незатейливая фиоритура дверного звонка никого из любителей группового караоке не заинтересовала.

Дверь открыла Любаня.

Оля из ванной комнаты услышала ее нарочито грозное: «Кого несет?!», скрежет замка, скрип двери и притворно суровое: «Че надо?» Обе фразы и по построению, и по настроению вполне соответствовали грубоватому деревенскому этикету.

– Ты, что ли, Романчикова? – в том же духе вопросил незнакомый мужской голос.

– Ну, я, – не стала запираться Любаня. – А тебе-то че?

– А вот че!

Оля прислушалась. За дверью пискнуло, как будто придавили мышь, а потом воцарилась подозрительная тишина.

Уронив в пенную жижу мокрый свитер, Оля стряхнула с пальцев мыльные пузыри, ополоснула руки под краном и, тиская полотенце, выглянула в прихожую.

Там было пусто, только покачивалась на сквозняке оставленная открытой входная дверь.

Хмурясь и вздрагивая от холода, Оля высунулась на лестничную площадку, и вот там-то нашлось, на что посмотреть!

На ступеньке посередине лесничного марша, точно потерянная Золушкой хрустальная туфелька, одиноко сиротела розовая меховая тапка, а еще ниже, на площадке между этажами, пугающе ворочалась в сумраке трудно различимая тень. Разлапистая и крупная, она тряслась и колыхалась, как будто силясь обрести вменяемые очертания – ну, точь-в‑точь карета, превращающаяся в тыкву!

Завалившись в угол, тень действительно сложилась вполне компактно и даже перестала дергаться, и в этот момент встревоженная Оля пискляво выкрикнула:

– Эй, что там происходит?! – нарушив все волшебство.

Тень снова разветвилась, завибрировала, закружилась по площадке наподобие смерча и загудела голосами, один из которых, определенно, принадлежал Любане.

– А ну, отпусти ее! – потребовала Оля, скатываясь по ступенькам в обход розовой тапки.

– Бу-у! – презрительно ответил подоспевший лифт.

Сложносоставная тень неловко ввалилась в кабину.

– Стоять! – крикнула Оля, запоздало и бессмысленно хлестнув по закрывающимся дверям полотенцем.

– Пф-ф‑ф‑ф! – фыркнул лифт и пошел вверх.

«Мы едем, едем, едем в далекие края! Хорошие соседи, веселые друзья!» – не сказать, чтобы очень кстати припомнилось Ольге Павловне незабываемое стихотворение Маршака.

– Ну, сейчас я вас настигну, и тогда мы похохочем! – зловеще ответила она цитатой из мультика про Карлсона и с проворством персонажа в штанишках с моторчиком взлетела на четвертый этаж.