Фоторужье - стр. 12
– О, они играют в войну! – удивилась Ж.
Поднялись по ступенькам и попали внутрь. На входе рука вдруг дернулась и сама перекрестила туловище. Удивился как бы со стороны этому произвольному жесту. Шла служба, и ее вел ребенок лет восьми-девяти, очень напыщенный пацан в золотистой мантии. Людей на службе было совсем немного, однако по кругу помещения ходили девочки в косынках и ставили свечи, вид при этом у них был самый высокомерный. Пацан тоже не отставал, интонировал, как сам патриарх, но, к счастью, отсюда видно было только его спину. Испытав тошноту, вышел, прошелся вокруг, сфотографировал памятник императору; вскоре вышла Ж.
– Вот это была жуть! – сказала она.
– Ага, я думал, пиздюк лопнет.
Сходили на пляж недалеко от дома. Искупался, вода была цвета глины. Во рту все еще ощущается металлический глиняный вкус. После дождя бывает так какое-то время, что поделать. Но, сидя на берегу, помянул некоторых людей, близких и не очень, молча пялясь на воду, – тихо, тихо, спокойно и тихо.
Вспомнил одну из бессонниц – вероятно, спровоцированную кинофильмом, в котором некоторое зло нападало на людей и губило их. В кульминационной сцене главная героиня забралась в заброшенный амбар, оборудованный для церковных служений, и спасалась от этого зла, очертив вокруг себя и своего ребенка белый круг. Не запомнил, чем все кончилось. Восьмилетний (примерно как и сын героини) тогда, всю ночь не спал, тихо ступая по квартире и коридорам собственной памяти, не в состоянии уснуть. Отец несколько раз просыпался и пытался отчитать или усыпить уговорами. Мачеха сказала: «Нельзя ему такое смотреть!» Потом отец просто вырубился, за ним и мачеха. Времена у них были тогда не из легких. Было одиноко и свободно, такой внезапный опыт призрака-отшельника, первый и самый свежий детский и чистый опыт – полежал в постели, в комнате со сводным братом и сестрой, которые мерно похрапывали. Слушал их дыхание, они здесь и не здесь. Но так мог выдержать не более пятнадцати – двадцати минут – снова встал. Выходил через проходную комнату с отцом и мачехой, сопевшими на диване, на цыпочках в ванную и там сидел в темноте. Самое странное в таком состоянии – слушать метроном настенных часов или капающей воды, который тебя настигает в любом уголке квартиры. В какой-то момент надежда на утро истончается до невидимой ниточки, особенно если это зима (а была зима, начало девяносто четвертого). Но хотя бы несколько минут сна в таких случаях спасительны. Вот ты уже с другими детьми собираешься в школу.
Это ощущение безвременья – бесконечности мига, из которого не выбраться, – последний раз настигло в конце февраля, но вот вернулось ненадолго сегодня ночью, когда дождь стучал по подоконнику одинаковыми ударами через определенные интервалы. Луп барабанных капель длился секунд семь и, кажется, совсем не имел никакой интонации, просто ритм, скорость. Но какое имеет значение скорость без точек А и Б? Неправильно использовать понятие «скорость», если речь идет о метрономе. Он звучит, работает и в вакууме, где нет физического тела, лишь как напоминание, что пытка продолжается, а интервал уже вообще перестает иметь значение. Из постели смотрел в окно, в потолок или утыкался в простыню, и вот этот абзац из Акутагавы несколько раз вспоминался почти дословно: