Фотофиниш. Свет гаснет - стр. 60
Аллейн спросил, есть ли фотоаппарат у Руперта Бартоломью. Хэнли сказал, что есть, и что он фотографировал остров с берега озера и берег озера с острова. Никто совершенно ничего не знал о его камере.
Аллейн закончил опрос, который занял меньше времени, чем его описание. Он сказал, что, будь это полицейский допрос, их всех попросили бы показать руки и закатать рукава, так что, если они не возражают, он был бы очень признателен, если бы…
Возражала только Мария, но мистер Реес в недвусмысленных выражениях призвал ее к порядку, и она вытянула вперед свои конечности с таким видом, словно ждала, что ее разденут догола.
Покончив с этой пугающей, но бесплодной формальностью, Аллейн сказал, что все могут идти спать, и посоветовал им запереть двери. Затем он вернулся на лестничную площадку, где нес вахту Берт, сидевший за большой ширмой, на которой оживленно резвились нарисованные в ультрасовременной манере обнаженные фигуры. Он имел возможность наблюдать за дверью в спальню Соммиты через щели между панелями ширмы. Эту часть дома осматривали Бен Руби и доктор Кармайкл. Они не пытались открыть дверь в спальню, но постояли около нее пару минут, перешептываясь, словно боялись, что Соммита может их услышать.
Аллейн велел Берту сидеть на месте тихо и незаметно. Затем он отпер дверь, и они с доктором Кармайклом вернулись в спальню.
В случае убийства, когда тело оставляют нетронутым и особенно когда в его позе есть элемент гротеска или крайней формы насилия, перед тем как вернуться к нему, у человека могут возникать странные мысли: может, оно изменило положение? Есть что-то шокирующее в том, что тело выглядит точно так же, как и раньше; так лежала и Соммита – все еще с разинутым ртом и высунутым языком как у горгульи, пристально глядя куда-то и указывая на что-то застывшей рукой. Аллейн сфотографировал ее, стоя у двери.
Вскоре в комнате повис ужасающий запах фиалок: Аллейн воспользовался тальком. После этого он сфотографировал рукоять ножа – тонкую, с рифлеными вертикальными полосками и богато украшенным серебряным шариком на конце. Доктор Кармайкл держал поближе к нему прикроватную лампу.
– Вы, наверное, не знаете, откуда он? – спросил он.
– Думаю, знаю. Это один из тех двух, что висели на стене позади беременной женщины.
– Какой беременной женщины? – испуганно воскликнул доктор.
– В холле.
– А, этой…
– Два таких кинжала висели там скрещенными на скобах. Теперь там только один.
Последовала пауза, во время которой Аллейн сделал еще три снимка.
– Но вы не знаете, когда его оттуда взяли? – спросил доктор Кармайкл.
– Только то, что он был там до массового отъезда сегодня вечером.
– У вас, конечно, натренированный глаз, вы умеете замечать детали.
При помощи верблюжьей кисти Трой Аллейн нанес фиалковую пудру вокруг рта Соммиты, превратив ее лицо в гримасу загримированного клоуна.
– Ну у вас и хладнокровие, – заметил доктор.
Аллейн поднял на него взгляд, и в этом взгляде было что-то такое, что заставило доктора Кармайкла торопливо сказать:
– Простите, я не то имел в виду…
– Уверен, что нет. Видите вот это? Над уголками рта? Под скулами?
Кармайкл нагнулся.
– Синяки, – пробормотал он.
– Не гипостаз?[40]
– Не думаю. Но я не патологоанатом, Аллейн.
– Нет. Но есть четко выраженные различия, так ведь?