Формула всего - стр. 5
Муша гордился старшим внуком. Драго знал все ходы и выходы в конном деле, отлично разбирался в лошадях и в людях, к любому легко находил подход – людям нравилось его слушать. Мушу смущало в нем лишь одно – Драго был себе на уме. Старик не понимал, чего он хочет от жизни. С ровесниками внук откровенно скучал, со старшими – тем паче. В нем можно было бы заподозрить холодную кровь, но время от времени до Муши доходили слухи об очень опасных авантюрах, в которые Драго бывал замешан и даже играл в них роль первой скрипки. Вспомнить ту же дворяночку!.. Чуть в тюрьму не попались! А дело у Вычегца?!
Был и еще один странный факт – в семейном кругу Драго держал себя чинно, серьезно, никогда не позволял себе лишнего и к другим относился строго. Однако, стоило ему вырваться в знакомые таборы – чаще всего, в гости к старшей сестре, там он пел, танцевал, выпивал, балагурил… «Что же у него есть заветного на душе?» – недоумевал старый Муша и с каждым годом все с большей тревогой следил за Драго, ожидая, на чем же тот подорвется и объявит свою натуру в полную силу, но внук жил себе да жил, не выказывая особенного пристрастия ни к чему из того, что было у него под рукой. Старик несколько раз пытался поговорить с внуком по душам, но так и не смог ничего от него добиться, потому что Драго и сам не знал, чего ему надобно; просто ждал, когда это случится, без капли протеста исполняя положенные жизнью порядки. Уже с ранней юности судьба его складывалась нестандартно, и Муша считал, что это происходит не случайно, а потому что Драго его особенный, на беду или счастье.
Другое дело – Буртя. Этот был добрее и проще. Муша баловал младшего внука. «Царевич» рос впечатлительным и нежным – разумеется, по цыганским меркам. Он боялся полнолуния и редко заплывал далеко от берега, воображая, что его утащит на дно Панитко[7] или проглотит какая-нибудь хищная бородавчатая рыба, облаченная в панцирь. Дед полагал, что это возрастное и по мере укрепления силы воли Буртя сам переборет мальчишеские страхи, а пока все «труды-заботы» Муша возлагал на широкие плечи старшего внука. «Женю его только, и все исправится!» – так утешал себя старик Христофоров.
Ему в тысячный раз отдавили ногу, но что тут поделаешь – это конная.
Иногда Муша сам подходил к лошадям, иногда его окликали:
– Морэ![8] Тебе лошадь на что – под верх или запрягать?
– По небу летать!
Муша улыбался направо и налево, узнавая старые знакомые рожи – Ваську Разбойника, Гриню Проходимца, Колю Черепка. Он всегда отзывался про них уважительно: «Сеют-то слова, а жнут-то червонцы!»
Они прошли мимо доброй сотни коней, пока Драго наконец не остановил взгляд на белом иноходце, которого хозяин расхваливал, прибегая к таким цветастым выражениям, что смысл совершенно исчезал в их причудливом узоре. Грива коня была бережно расчесана, копыта начищены, кость широкая – это обещало большую прыть.
– Не старый ли? – усомнился Муша.
– Зубы все расскажут, – Драго без спроса заглянул коню в пасть. У старых жеребцов зубы обычно сточены до глади, но белый иноходец имел зубы молодые, в щербинах и ямочках, тут бы и брать, но опытным глазом Драго заметил, что эти ямочки нарочно выщерблены ножом или шилом.
– Его рот правдивей, чем твой, – усмехнулся он в ответ на вопросительный взгляд барышника. – Всего хорошего. Больших барышей.