Формула контакта - стр. 55
Все слушали ее как зачарованные, и Гамалей, чтобы стряхнуть с себя эту ворожбу, замотал головой:
– Да скажи ты ей, Салтан, скажи… Все равно рано или поздно увидит на экране!
– Сядьте, Кристина Станиславна, сядьте и остыньте. – Голос Абоянцева звучал буднично-ворчливо. – Как показали просмотры, в Та-Кемте, как, впрочем, и в других городах, регулярно совершаются жертвоприношения. Человеческие, я имею в виду. И чрезвычайно утонченные по своему зверству. Так что пока вы не насмотритесь на это в просмотровых отсеках, о видеопроницаемости с нашей стороны и речи быть не может, не то что о непосредственном контакте.
– Не может быть… – растерянно проговорил Наташа.
– Может. И было. Помните, недели две назад наблюдался фейерверк? Тогда и жгли. – Абоянцев умел быть жестоким.
Он оглядел застывшие лица:
– Зеркала на вас нет… Мальчишки. Мальчишки и девчонки. Вот так и будете сидеть. Наливайте, Ян, а то мы и забыли, что сегодня у нас праздник, – мы, в таком совершенстве владеющие собой, мы, ни на секунду не выпускающие себя из-под контроля, мы, зазнавшиеся и возомнившие себя готовыми к контакту…
Бутылка пошла по рукам – медленно-медленно. Описав круг, вернулась к Гамалею. Он бережно стряхнул себе в стакан последние гранатовые капли, почтительно водрузил бутылку перед собой и прикрыл глаза.
– Дорогие мои колизяне, – проговорил он нараспев, – догорают последние сучья костра, и последние ленивые облака, точно зеркальные карпы, отражают своей чешуей голубое сиянье чрезмерно стыдливой кемитской луны. Так поднимем последний стакан за тот, может быть, и далекий миг, когда мы, осмеянные и пристыженные сейчас своим дорогим начальством, будем все-таки подняты по тревоге, – именно мы, потому что кроме-то нас – некому; за тот далекий день… За тот далекий день, друзья мои!
Стаканы поднялись к серебряному диску неба, раз и навсегда отмеренному им бесплотной твердыней защитной стены.
– Опять про меня забыли! – горестно и дурашливо, как всегда, воскликнула Макася. – Уж хоть бы ты, Самвел, почитал мне стихи, что ли, – я ж вижу, как тебя с самого обеда распирает!
Все засмеялись и, полные горсти смолистых шишек, подброшенных в огонь легкими руками Сирин, выметнули вверх сноп радостных искр.
– Свои читать… или чужие? – замялся Самвел. Всем было ясно, что ему хочется почитать свое.
– Чужие! – мстительно завопили Диоскуры.
Самвел вскочил, взмахнул невесомыми, сказочными своими руками – и словно два костра полыхали теперь друг напротив друга: один – рыжий, а другой – аспидно-черный.
– Ха-арашо, – выкрикнул он и словно всего себя выдохнул вместе с этим гортанным криком. – Пусть – чужие, но – о нас…
И зазвенел голос – но не его, не Самвела; как на древнем поэтическом поединке, стояла перед ним белейшая Кристина, и, как вызов, звучали строки:
И уже голос Самвела подхватывал, как песню:
Беззвучно озарилось небо вдоль самого края стены, и еще раз, и еще; и вот ракета не ракета, а вроде бы огромная тлеющая шишка, рассыпая тусклые искры, прочертила на небе низкую дугу и канула в черную непрозрачность.