Фонарейка - стр. 14
– Например… день рождения какой-нибудь…
– Когда я попросил на день рождения город?
– …или вашу первую любовь…
– …мимолетная встреча на пути к городу…
Кто-то с фантастическим терпением перебирает мою память, ищет тот день, когда я увидел город – память встает на дыбы, ржет, сопротивляется, не поддается, проклятая память, какого черта ты не даешь мне то, что я хочу взять. Пробую сменить тактику, пробую сделать вид, что мне неинтересен никакой город (опять этот город), что я вообще не знаю про город (опять город!) – память чуть-чуть приоткрывает очертания Таймбурга как раз настолько, чтобы тут же схлопнуть их снова.
На доли секунды.
На доли долей секунды.
Которых мне хватает, чтобы буквально ворваться в тот давно ушедший день, когда я был в Таймбурге, а я был, был, я помню это, иначе бы не было в памяти никакого Таймурга, – я врываюсь в город на своем верном Цезаре, я сжигаю город дотла, дочиста, так, что время не оставит даже руин, я ухожу от пепелища победителем, я вспоминаю…
– …вы убили город? – спрашивает кто-то никто.
– Я… – освобожденная память рвется с цепи, раскрывается дочиста, дотла, наваливается снежной лавиной и одновременно раскаленной магмой, я снова в битве за Таймбург, я снова победитель, идущий по белу свету и оставляющий после себя пепелища и черепа…
Наконец-то я нашел вас, – говорит тот, кто бережно ворошил мою память, когда от меня не осталось ничего, кроме памяти, возрожденной кем-то через миллионы лет.
Я все еще не понимаю, кто это – понимаю только когда он взмахивает мечом, пришпоривает своего коня, и я вижу город в седле, город с мечом, город, готовый отрубить мне голову, затоптать копытами, снова и снова, снова и снова память о городе будет убивать память о человеке, который убил его когда-то – миллиарды лет, пока еще жива вселенная, и дальше, когда от вселенной останется только память, и память памяти…
Татьянов и Онега
– … ну и что вы натворили, а, Любовь?
– Я…
– …встаньте!
– Да почему я вставать должна, что за порядки такие?
– Вы еще с нашими порядками спорить будете?
– И буду спорить, и буду! А то ишь!
– …успокойтесь, успокойтесь, пожалуйста, что вы с ней так… уважаемая… Любовь… Вы свели вчера в беседке Татьянова и Онегу?
– И… и что не так, что опять не так, они совершеннолетние оба, взрослые люди, что не так с ними?
– А вы сами-то подумайте?
– Сословия не те? Да вроде давно уже все сословия отменили, спохватились вы поздновато…
– А если хорошо подумать?
– Почему я вообще должна думать, я же любовь!
– Вот потому… вы посмотрите сами, в каком веке Татьянов жил?
– Двадцать… первый, а что?
– А то… а Онега?
– Тридцать… восьмой…
– Вот то-то же! Поздравляю вас, дорогая Любовь, вы нарушили законы пространства и времени! С ума сойти можно… чтобы сегодня же сделали все, как было!
– И не подумаю! Я своих решений не отменяю, поняли вы, да?
– В таком случае вы будете заключены под стражу…
– …ну и ладно! Я с вашей стражей такое сделаю, вы потом вообще ни пространств, ни времен не найдете! Пустите меня, пусти-ите-е-е!
– Уведите её… да, намучаемся мы с любовью с этой…
– …но ведь получилось… проблема путешествий во времени решена…
– Да, что есть, то есть… получилось…
Сомо-лёд
Сомо-лёд
– …а… а почему я мертвая?
Элла просыпается не то от глубокого сна, не то от не менее глубокого забытья в кресле самолета, оглядывает себя, спохватывается: