Флуктуация Катова - стр. 12
Танька рассказывает жуткие вещи – этих, которые в каюте, похоже, травят какой-то гадостью, чтобы не мешали издеваться над нами. Иначе это просто не объяснить. Выходит, нужно максимум времени проводить вне каюты, как я вчера. Объясняю Таньке, она кивает, значит, согласна. Будем делать домашку в библиотеке, это разрешено пока ещё.
Жутко просто от того, что творится. Учителя тоже озверели – занижают оценки, просто заваливая, отчего у двоих девчонок кондуиты начинают желтеть. Кто знает, что это значит. Я пока проскакиваю, потому что вчера в библиотеке много занималась и ответы выскакивают сами даже на геометрии. У меня с ней не очень хорошо, но вчера я занималась и ею тоже, поэтому сегодня учителю меня завалить не удалось, несмотря на то что он задавал вопросы по очень разным темам, пытаясь меня сбить с толку.
А вот Лариску он завалил, влепив пару с такой улыбочкой, что я чуть под себя от страха не сходила. Лариска дура, не поняла ничего… Рената тоже нарвалась, получив кол. Она принялась спорить, доказывать, что эту тему мы ещё не проходили, отчего стала первой в классе с жёлтым, буквально лимонного цвета кондуитом. Видимо, она и будет первой ласточкой… Может, не она стучит? Или гадам всё равно?
Начинается классный час. Это значит, что урок «языка межнационального общения» у нас сняли, вместо него вот этот час. Я подозреваю, почему и догадываюсь, что именно будет на нём сказано, поэтому даже не дергаюсь.
– Это то, о чём я думаю? – спрашивает меня дрожащим голосом Танька.
– Не знаю, но похоже, – отвечаю я ей. – Вариантов, в общем-то, немного.
В этот самый момент в аудиторию входит ухмыляющийся куратор класса. По его ухмылке много чего можно сказать, а если посмотреть на то, что он держит в руках, то и… В руках у него что-то длинное, чёрное, непонятное. Но явно гибкое, судя по тому, как ложится на стол. Он оглядывает нас, будто выбирая жертву, а я чувствую покалывание в пальцах, да голова ещё начинает кружиться, как будто я в обморок собралась.
– Я должен довести до вашего сведения, что решением Совета в школе вводятся телесные наказания, – улыбается нам куратор. – Термин всем знаком?
– Бить будете, – обречённый голос кого-то из парней хорошо слышен всем.
– Не бить, а наказывать, – произносит куратор. – Но по сути верно, вас будут наказывать по обнажённому телу.
– Это как? – ошарашенно спрашивает Лариска.
– По голой жопе, – грубовато отзывается тот же голос кого-то из парней.
– Но нельзя же! – восклицает другая девчонка, не знающая пока о нововведениях.
– На время пересмотра действие конвенции о правах ребёнка приостановлено, – уведомляет её учитель. – У вас больше нет этих прав, так понятно?
Вот тут до девчонок доходит. Танька тихо объясняет тем, кто не понял, что это значит. А куратор интересуется, хочет ли кто-то попробовать на себе сейчас, и ожидаемо встает Лилька. Ну та, которой нравится боль. Она выходит к куратору, а он показывает ей на раньше постоянно закрытую дверь. Мы следим за девчонкой, замерев от ужаса. Я, конечно, понимаю, что её не при всех будут лупить, но сам факт…
Лилька проходит в ту самую дверь, за ней прихвативший ту штуку со стола куратор. Мы слышим, как он командует девчонке раздеться, затем следует несколько мгновений тишины. Я думаю о том, как куратор будет выкручиваться, ведь о том, что Лильку давно замкнуло, все знают. И вот мы все отчетливо слышим свист, закончившийся криком. Я даже звука удара не слышу, настолько силён этот крик. Это явно не крик удовольствия, с каждым новым ударом Лилька кричит всё сильнее, просит перестать, обещает что-то бессвязное. Лариска падает в обморок, да и другие девчонки бледные до синевы. Такого никто не ожидал.