Флоренс Адлер плавает вечно - стр. 17

– Достаточно, – прервала Эстер. Все мужчины обернулись к ней, шок на каждом из пяти лиц. – Я не могу это слушать.

Джозеф отпустил ее руку.

– Хотите, чтобы я продолжил? – спросил ребе.

– Здесь совершенно нечего сказать. – Эстер посмотрела Стюарту в глаза. Его лицо полыхало. – Прости. Все, что ты сказал, конечно, правда. – И она начала рыдать.

Вскоре Эйб и сын повернули лебедку и неровно опустили гроб на ремнях в землю. Ребе Леви взял ближайшую лопату, подошел к изножью могилы, где лежала горка рыхлой земли, и начал квура[12]. Горсть земли упала на гроб Флоренс с пугающим грохотом. Он передал лопату Айзеку, который из уважения к Джозефу отказался бросать на гроб землю вперед него. В руках Джозефа лопата выглядела такой тяжелой, что могла бы опрокинуть его. Эстер не заметила, как ее муж тоже постарел. Слезы лились из его глаз, когда он бросал землю в бездну – и снова, и снова. Наконец, на его лбу выступил пот, и он передал лопату ей. Эстер вытерла глаза и погладила деревянную ручку, нагретую руками Джозефа и отполированную годами использования. Металлический совок вонзился в почву. Эстер всегда задумывалась, как матери хоронят детей. Теперь она знала. Одной горстью грязи за другой.

Фанни даже не заметила, что задремала, пока не почувствовала теплое прикосновение губ ко лбу и не открыла глаза, чтобы увидеть сидящую на краю ее больничной кровати мать.

– Давно ты здесь? – спросила Фанни, стряхивая сонный туман.

– Не очень.

– Надо было разбудить меня.

– Не думаю, – сказала Эстер.

– Я чувствую себя жуткой лентяйкой за то, что сплю средь бела дня. – Она зевнула. – Как Гусси?

– С ней все хорошо, – ответила Эстер, вставая и подходя к окну. – Конечно, она скучает по матери.

Фанни в этом сомневалась. У Гусси была Флоренс, с которой было гораздо веселее. Три дня назад, когда Флоренс привела Гусси, сманить ее с колен сестры казалось невозможным.

– Как тебе новая комната? Разве тут не мило? – спросила Фанни, широким жестом обводя новое окружение. Ей нравились выходящие на юг окна в обрамлении очаровательных цветочных штор. Мебель была такая же, как и в старой палате, разве что здесь и кровать, и туалетный столик были выкрашены в шоколадно-коричневый. – За это надо благодарить отца?

– Ну да, – сказала Эстер. – Женщины так и ходили туда-сюда по той палате, и мы представить не могли, как там можно отдохнуть. Да и часы посещения были ужасные.

– Какое папе дело до часов посещения? Он не приходит.

Эстер одарила Фанни нарочито сердитым взглядом.

– Понадобится что-то посерьезнее удобных часов посещения, чтобы затащить твоего отца в больницу.

– Ну, с его стороны это крайне любезно. Когда я проснулась сегодня, и Дороти сказала, что меня переводят в частную палату, я поверить не могла. Я, должно быть, раза три ее переспросила, чтобы проверить, не спутала ли она меня с кем-то.

– Дороти? – спросила Эстер, отворачиваясь от окна и снова обращая взгляд к Фанни.

– Геллер. Она медсестра в акушерском отделении. Та еще сплетница. Коротышка и толстушка с гнусавым голосом. Она училась в школе вместе с Флоренс и никак не может перестать об этом болтать.

– Осторожнее – или она услышит.

– Мне плевать. Ты бы слышала, как она кудахтала над Флоренс пару дней назад, – сказала Фанни. Она изобразила Дороти: «Вот это финт, Флоренс! Сплавать вокруг целого острова! Чем же ты займешься теперь?»