Философский словарь - стр. 112

Дух – это способ, каким мы прикасаемся к истине, освобождаясь от самих себя. Тогда душа – это уникальный и строго детерминированный способ существования в мире; это, как говорит Аристотель, тело в действии постольку, поскольку оно обладает жизненным потенциалом (подвижностью, способностью ощущать и чувствовать).

Так что свободен в нас дух, а не душа, точнее говоря, именно дух приносит нам освобождение, и для души это единственный путь к спасению, хотя конца этому пути нет.

Безмятежный покой, покой без тревог, без надежд, без усталости; христианский синоним атараксии. Суть душевного покоя в том, что он ничего не требует и ни на что не надеется – даже на спасение; он пассивно предается Богу или молчанию, полностью растворяясь в том или другом. Это крайняя степень мистического смирения и созерцательности, а также чистой любви – любви к Богу, лишенной, как говорит Фенелон (105), «какого бы то ни было личного интереса». В конце концов остается только Бог, а значит, вопрос о спасении уже не имеет смысла.

Главный демон, князь демонов. Дьявол творит зло ради зла, и в этом его бесчеловечность. Человек, поясняет Кант, никогда не творит зло ради самого зла, но всегда руководствуется эгоизмом (делает зло другим ради своего блага). Дьявол зол, тогда как человек всего лишь дурен («Религия в пределах только разума», часть I, 3).

Но дьявол олицетворяет не только зло, но и крайнюю глупость, доходящую до невразумительности. Зачем, спрашивается, ему творить зло, если он не извлекает из этого никакого блага для себя? О дьяволе можно сказать то же, что Стендаль сказал о Боге: единственное, что его извиняет, это то, что его нет.

На древнегреческом языке словом euangelos называли гонца, прибывшего с доброй вестью. Сегодня Евангелием (с большой буквы) мы называем четыре книги, содержащие описание жизни и учения Иисуса Христа. Вольтер напоминает, что эти книги «были состряпаны спустя сто лет после Христа» и что существуют другие евангелия, называемые апокрифическими, которые заслуживают ничуть не меньшего интереса. Что, кстати сказать, служит подтверждением исключительности описываемых в них событий. Даже если допустить, что Евангелие – всего лишь произведение художественной литературы, во что я не верю, и даже признавая, что местами оно довольно скучно, все равно из всех книг, созданных человечеством, эта остается самой светлой и поучительной. Не потому ли, что она рассказывает нам о Боге? Отнюдь нет. Потому что она рассказывает нам о нас. Не потому ли, что она повествует о воскресении главного героя? Тоже нет. Потому что она повествует о его жизни.

Если оставить в стороне неправдоподобные толкования, с помощью которых позднейшие богословы эксплуатировали эту книгу, Евангелия – это рассказ об одной жизни и приблизительный портрет одной личности. Мы совершили бы большую ошибку, если бы отдали то и другое Церкви. Для меня Иисус – не пророк, ибо я не верю в пророков, и тем более не Бог и не Мессия. Это – человек, да и сам он никогда не претендовал на нечто большее. Этим он мне и интересен. Этим он меня и трогает. Своей простотой. Своей незащищенностью. Своей обнаженной человечностью. Разве можно, читая Евангелие, вообразить, что Иисус принимал себя за Бога? За сына Бога? Мы ведь все дети Божьи, недаром молитва, которой научил нас Иисус, обращается к Богу словами «Отче наш». Коротко говоря, Иисус, каким он мне видится, каким он встает передо мной со страниц Евангелия, никогда не был христианином. Почему же мы должны считать себя христианами? Иисус был набожным иудеем. Человеком, преисполненным мудрости и любви. И единственный способ хранить ему истинную верность, не будучи ни евреем, ни верующим, – быть чуточку мудрее, любить близких чуточку больше, оставаться чуть человечнее, а значит, в первую очередь уважать законы справедливости и милосердия, ибо они и есть главный закон. Спиноза называл это «христианским духом». Можно сказать короче – просто духовность. Она и составляет главное содержание Евангелия.