Философские притчи и мысли о важном - стр. 18

– Просто помоги, как считаешь нужным. Хоть курткой своей укрой. Зайди в магазин, поесть ей купи. В подъезд занеси».

От всех вариантов мужчину мысленно передёрнуло. Схватка с совестью вдруг стала раздражать.

– Папа, а можно я её поглажу?

– Нет, не нужно её трогать.

Неожиданная чуткость детей к собаке показалась ещё более раздражительной, чем его внутренняя борьба.

– Так, давайте выбирать! Либо мы помогаем собаке, и тогда не идём ни на какую ёлку, и вы остаётесь без подарков. Либо мы бежим на ёлку, которая вот-вот начнётся, а собачке поможем на обратном пути. Ничего с ней не случится за это время.

«Подло так манипулировать, – сразу возникла мысль. – Через подарки убивать в детях доброту».

Противное состояние от вызвавшей раздражение ситуации ещё больше усилило желание поскорее от неё избавиться.

«Раз они создали эту ситуацию, пусть и выбирают. Сходим на ёлку – потом я её накормлю».

Дворняга не слышала, да, впрочем, и не могла слышать, мысленной битвы в голове стоящего возле неё мужчины. Она не видела происходивших на его лице эмоций.

«Холодно, – мелькнула у неё мысль. – Холодно так, что даже не хочется есть. Значит, смерть близко. Может, час. Может, два. За эти пять минут её нос снова покрылся снегом. Только чёрный кончик сопротивлялся своим теплом и выделялся ярким пятном на белом фоне.

Маленькая девочка присела возле неё и сказала:

– Мы за тобой вернёмся. Сейчас у Дедушки Мороза игрушки заберём и придём тебя накормим и согреем. Папа тебе поможет. Не уходи, пожалуйста. Дождись нас.

– Папа, идём скорее на ёлку, а потом вернёмся спасать собаку. Да?

Мужчина облегчённо вздохнул.

– Конечно.

Внутренне он очень надеялся, что эмоции и радость от подарков вытеснят мысли о собаке. А если и не вытеснят, то он что-нибудь придумает.

Сейчас же ему хотелось поскорее убраться из этого места: от этой неловкости, от спора со своей совестью, он детских надежд на справедливость мира и веры в его, возможно, когда-то большое сердце и просто подальше от этого комка шерсти, что так неожиданно возник на его жизненном пути. Взяв детей за руки, он ускоренным шагом двинулся прочь от собаки.

Где-то в глубине его души возник укор, и левый бок неприятно сжался. К горлу подступила горечь за своё бегство и непонятное чувство жалости, но уже к себе.

«Прочь, прочь, прочь, – подумал он. – Ерундой какой-то загнал себя! Собаку не спас и не пожалел! Вот ведь трагедия жизни! Да их сотни мрут на улицах, их убивают в приёмниках, в шаурму наверняка закатывают. Что же меня от этого-то совесть не пробирает? Жалостливый я слишком!»

Аргументы в защиту правильности своего выбора сыпались один за другим, вытесняя сожалением за несделанный акт милосердия и доброты.

Через пять минут общение с детьми и мысли о ёлке оставили о дворняге лишь лёгкий след и смутное ощущение дискомфорта, которое легко забывается, как минутное жужжание мухи возле уха.

Тишина окружила дворнягу. Перед её взором начали появляться видения: сочная кость с мясом; она лежит не на улице, а на теплом асфальте. Её чёрную шерсть припекает солнце, желудок славно наполнен, а сладкая косточка приятно упирается в нос. Какой-то человек чешет её за ухом, отчего лапа подёргивается, а из пасти идёт урчание.

– Эй, – говорит человек. – Проснись, собака. Ты живой?