Философия зла и философия преступности - стр. 30
Представление о грехе свойственно всем религиям. Особенное значение оно приобрело в период, когда окончательно сформировалось учение об искуплении и Страшном суде. По представлениям христиан, иудеев и мусульман, первым актом свободной воли человека был так называемый первородный грех – нарушение Адамом и Евой божьих повелений. И хотя человечество освобождено от проклятия первородного греха добровольной смертью Иисуса Христа, люди по природе своей постоянно впадают в грех и не способны из-за этого исполнить свое истинное предназначение.
«Грех, – утверждал итальянский философ-идеалист Никола Аббаньяно, – это несобранность, несерьезность, расслабленность, погружение в жизнь такую как она есть, неспособность координировать ее, господствовать над ней и поэтому неспособность господствовать над собой и владеть собой»[97]. Ведь Каин даже не осознавал, что, лишив жизни своего брата, он совершил страшный грех, который позже люди стали называть убийством. Но Каину уже тогда были далеко не чужды другие грехи: зависть, гнев, эгоизм и т. д. Таким образом, греховность предшествует преступлению и предопределяет его[98].
А. А. Ивин, анализируя понятия греха и преступления в Средневековье, разграничивает их достаточно резко[99]. Едва ли с этим можно безоговорочно согласиться. Рассматривая идеи канонистов, М. П.Чубинский напомнил, что в науку и жизнь ими впервые вносится смешение понятий греховного, безнравственного и преступного; преступники отождествляются с грешниками, прелюбодеяние в числе преступлений ставится рядом с воровством, а святотатство (понимаемое в самом широком, а не только в имущественном смысле) – рядом с отравлением; «стирать с лица земли» равным образом предписывается и отцеубийц, и нечестивцев. Благодаря такому смешению понятий канонисты объявили наказуемым целый ряд деяний, ранее бывших безразличными для уголовного права, а для других (таких как богохульство, нарушение клятвы или присяги, преступления, учиненные внутри семьи, содомия, скотоложство) потребовали более строгих наказаний. На практике, замечает М. П. Чубинский, это привело к чудовищным результатам, ибо вызвало невероятную жестокость наказаний; духовные писатели, увлекаясь идеалом аскетизма, безмерно преувеличили значение плотских преступлений и расширили их сферу, а в преследовании греховного и безнравственного впоследствии дошли до чтения в сердцах и преследования мыслей[100].
Почти всякое преступление расценивалось одновременно и как грех, нарушение религиозных установлений, тем более что в качестве мотивов преступлений выступали именно грехи, за которые карала уже церковь. К грехам относились гордыня, похоть, тщеславие, слабость, уныние, гнев, жадность, прелюбодеяние и чревоугодие.
Заслуживающие внимания мысли о природе и происхождении преступности высказал Г. Тард: «Быть может, порочными уже рождаются, но преступниками, наверное, делаются лишь впоследствии. Психология убийцы – это, в сущности, психология всякого человека, и чтобы проникнуть в его сердце, нам достаточно изучить свое собственное. Можно было бы, – полагает криминолог, – без большого труда написать трактат об искусстве сделаться убийцей. Посещайте дурное общество; дайте безгранично развиваться в вас гордости, суетности, зависти, злобе, лени; закройте ваше сердце для нежных чувств и откройте его лишь для сильных ощущений; страдайте также,