Философическая история Человеческого рода или Человека, рассмотренная в социальном состоянии в своих политических и религиозных взаимоотношениях, во все эпохи и у разных народов земли - стр. 61

НО, быть может, внимательный читатель меня спросит, как простое физическое неравенство смогло образовать моральное право и как, собственно, выбор отцов смог обязать детей. Скорее всего после первого разделения, произведенного на два класса, военных и рабочих, дети одних и других оставались, в общем, в одном и втором из этих классов; так, что по прошествии некоторого времени, когда окончательно образовались кельтские нации, получилось, что люди из первого класса оказались выше по отношению к другим и пользовались определенными почетными привилегиями, почему их должно рассматривать, как благородных, а других, как разночинцев. Ответ на этот вопрос так прост, что я не понимаю, как столько публицистов, которым его задавали, не могли его решить. Но вот он: воинский класс по сути своего свободного образования, был обязан не только защищать себя, но также и защищать другой класс. Итак, последний не мог погибнуть прежде, нежели погибнет первый. Все судьбы Гиперборейской расы были возложены на воинский класс. Если бы он оказался побежденным, Раса бы исчезла целиком. Его торжество утверждало не только его существование, оно утверждало существование всей Расы и ее продолжение. Дети, рождавшиеся в обоих классах, рождались лишь потому, что он торжествовал. Значит, они ему обязаны жизнью, и эта жизнь могла быть решена без всякой несправедливости в соответствии с политическим неравенством, в котором и через которое ей было позволено проявиться. Вот почему это неравенство, сначала физическое, а затем политическое, могло образовать законное и моральное право, передавшись от отцов к детям, ибо без него отцы будут мертвы или подвержены рабству, а дети вовсе не родятся.

Торжество Гиперборейской расы, которой я дам теперь имя Кельтской, было скреплено договором о мире и торговле, о чем я говорил; но это торжество, гарантировавшее ей существование, было еще очень далеко от того, чтобы ей дать покой.

До тех пор, как я попытался показать в начале предшествующей главы, собственность была у Кельтов скорее фактом, нежели правом. Никто никогда на этом и не подумал бы заострять свою мысль. Но когда началась торговля с Судэйцами, в настоящее время известными под именем Атлантов, и обмен имел место между двумя нациями, вышло, что народности, более сблизившиеся границами, имели гораздо больше выгоды, обретя возможность делать хорошие барыши, чем народности, удаленные друг от друга границами. С другой стороны, меха, которые просили Атланты, находились у наиболее отдаленных северных народностей, откуда их можно было заполучить лишь путем множественных обменов. Отношения усложнялись, интересы пересекались. Неравные богатства порождали зависть. Мотивы разногласий доходили до ушей Африканцев, которые этим ловко пользовались. Эти люди, очень продвинутые во всех физических и моральных знаниях, не могли отвергать и политической науки; вполне правдоподобно, что они задействовали наиболее скрытые пружины, дабы увеличить это разногласие, которое им было благоприятно. Семена раздора, что они бросили, принесли ожидаемый ими совершенный успех. Кельтские народности, озлобленные друг против друга, прекратили рассматривать себя, как неделимые части единого целого, став вести себя по отношению друг к другу, как ведут себя простые индивиды. Вот, таким же образом, как до тех пор индивиды могли начистоту высказать свои разногласия друг другу, разразились и междоусобицы. Они не имели иной судебной практики, как практику поединка (дуэли).