Философическая история Человеческого рода или Человека, рассмотренная в социальном состоянии в своих политических и религиозных взаимоотношениях, во все эпохи и у разных народов земли - стр. 58
Так, первый заключенный мирный договор стал, вместе с тем, и торговым соглашением. Без второй части не была изложена бы первая.
Но два деяния, которые следовали за договором, странным образом удивили видевших их Гиперборейцев. Первое без видимого приготовления состояло в начертании острием кинжала на специально приготовленной коже многих букв, в которые писавшие их Судэйцы вкладывали большое значение. Несколько старцев, спросив у толмачей, что бы это значило, узнали с удивлением, смешанным с восхищением, что черные люди воспроизводили так все происходившее с ними, дабы сохранить в памяти и смочь предоставить отчет своим германам, когда они вернутся к ним. Один из старцев, пораженный красотой этой идеи, рассуждал, каким образом осуществить ее для своей народности; и с того момента, как он воспринял мысль и как он попытался начертить на песке своим жезлом прямые или скрещивающиеся линии для выражения чисел, этого стало достаточно: зародилось искусство письма, вступив во власть Судьбы, которая его развила.
Второе деяние, прошедшее с большой торжественностью, имело целью жертвоприношение, что Судэйцы совершали Солнцу, их великому Божеству. Общим культом всех по происхождению африканских наций являлся сабеизм. Эта форма культа наиболее древняя, воспоминания о которой сохранились на земле (21). Великолепие зрелища, высокий алтарь, приносимая жертва, необычайные церемонии, люди, облаченные в потрясающие одежды и коленопреклоненно призывающие Звезду света – все это восхищенно поразило гиперборейскую толпу, спешившую насладиться столь новым представлением. Толмачи, которых спрашивали о цели зрелища, отвечали, что таким образом Судэйцы поступают, когда хотят поблагодарить солнце за какое-нибудь большое благодеяние или побудить его даровать им это. Хотя старцы прекрасно слышали слова, переводимые толмачами, они все-таки ничего не уразумели в идее, заключенной в этих словах. Идея, воспринятая ими, казалась им очень необычайной. Как верить, что солнце, которое ежедневно восходит, чтобы освещать мир, может даровать другие благодеяния? Возможно ли, чтобы оно покровительствовало одному народу больше, чем другому, и почему оно было более или менее добрым сегодня, а не завтра? Еще дремавший разум этих людей был не способен возвыситься к чему-нибудь духовному; в них были развиты только инстинктивная и душевная сферы; они ощущали от нужд и страстей одни эмоции.
Внушения являлись ничтожными, но время, когда они должны были испытать их влияния приблизилось, хотя это произошло без помощи всякого ощутимого средства. Все имеет свой принцип и может его иметь лишь один; одни формы могут видоизменяться. Когда философы всех времен искали начало интеллектуальных вещей в том, что не есть интеллектуальное, они свидетельствовали о своем неведении. Одно подобное производит подобное. Это не страх, порожденный Богами; это – божественная искра, доверенная нашему разуму, сияние которой в нем проявляет все, что божественно. Кто без содрогания услышит Вольтера, одного из значительных философов прошлого столетия, корифея своего времени, сказавшего на полном серьезе: «Гремит, но кто вершит гром? Скорее всего это могла быть змея по соседству. Нужно усмирить эту змею. А сверх того культ». Какое жалкое умозаключение? Какое самозабвение! Как человек, способный высказать такое предположение, осмеливается притязать на славу в просвещении людей?