Филиант - стр. 10
– …что на этот раз?
– Немного…
– А подробнее?
– Вот… эта штука… летает и звенит, летает и звенит…
– Гхм… любопытно… может… это дверной колокольчик?
– Да нет, похоже, что-то посложнее…
– Или что-то вроде шарманки, которая играет незамысловатые мелодии…
– …и снова мимо… мне кажется, это что-то большее, но черт возьми, что…
…сжимаю арбалет – сильнее, сильнее, арбалет рвется с цепи, хлопает крыльями, заливается оглушительным лаем, готовый бросится на графина и растерзать его в кровавые клочья. Графин еще пытается сохранить остатки самообладания, но у него это получается плохо, очень плохо – я вижу, как он бледнеет в ожидании неминуемой смерти. Понимаю, что не могу застрелить его просто так, что я ждал этого момента годы и годы, что я должен сказать ему многое, очень многое, – это тебе за войну, это тебе за убитых коней, за застреленные мечи, за павшие копья, за сломанные судьбы, которые уже не склеить, за…
…за Аделаиду.
Почему-то все по ошибке считают, что это женщина, почему-то я никого не разубеждаю, хорошо, пусть будет женщина, вам так проще, и мне так проще, не придется ничего объяснять, что это был город, дивный город, столица столиц, имя которой переживет века. Она появилась давно, бесконечно давно – я читал упоминания о ней в рукописях десятитысячелетней давности, – где-то на востоке. Потом столица столиц расположилась на западных берегах Европы, пару раз её видели в Африке, потом она перекочевала в устья Амазонки пятьсот лет назад, и, наконец, сюда – где жесточайшая битва не пощадила её, как и многие, многие города…
Графин смотрит на меня – только мертвецкая бледность выдает его страх – сжимает в руках что-то тренькающее, крылатое, с причудливыми раструбами и цифрами, у графина много таких штучек, не пойми каких – наконец, кивает:
– Вы пришли убить меня.
Понимаю, что мне нечего ответить, и так все ясно.
– За войну.
Снова хочу ответить, снова не отвечаю, и так уже понятно все.
– За Аделаиду.
Ёкает сердце. Сжимаю поводок рычащего арбалета.
– Вы, наверное, думаете, что я выжил из ума…
Снова ничего не отвечаю, потому что что тут думать, так оно и есть.
– …устроить кровавую бойню, похоронить десятки столиц…
Молчу.
– …позвольте же объясниться… если вы будете так любезны уделить мне немного внимания…
Он не ждет, пока я отвечу, он продолжает – медленно, плавно, не спеша, в этом он весь, вот в этой неспешной плавности, текучий, обволакивающий…
– Вот скажите мне, друг мой…
…меня передергивает от этого – друг мой, – стараюсь не подать виду.
– …вот скажите мне, какие события люди помнят лучше всего?
– Ну… э…
– Ну, вот скажите, вы что лучше запомните, как вы покупали хлеб у пекаря или вот эту битву?
Молчу. И так все понятно, и так все само собой разумеется.
– Ну и вот… знаете вот это ощущение… когда что-то было много лет назад, а как будто вчера? И спохватываетесь – а что, а неужели двадцать лет прошло?
Знаю, говорю я себе. Знаю. Аделаида. Аделаида, которая была бесконечно давно – и в то же время как будто вчера, лабиринты улиц, заблудившихся в самих себе, дома, устроившиеся на ночлег, летящие над городом сказки…
Вчера.
Не далее, как вчера…
– Ну и вот, понимаете, через много веков люди вспомнят эту битву, вспомнят, как будто она была вчера, и как вы думаете… это просто иллюзия? Игра воображения? Обман психики? Или… что-то большее?