Фиалки в марте - стр. 9
– Завтра, – с улыбкой ответила я. – Сейчас мне бы только добраться до дивана.
– Ладно, детка. Я скучала по тебе.
Она заправила мне за ухо выбившуюся прядь волос. Я поймала ее ладонь и крепко сжала.
– Я тоже.
Вытащив из машины багаж, я зашагала вслед за Би по кирпичной дорожке к дому. Би жила там задолго до того, как вышла за дядю Билла. Она училась в колледже, когда ее родители погибли в автокатастрофе, оставив единственной дочери значительное состояние. Би совершила только одну крупную сделку – приобрела огромный особняк с восемью спальнями, который пустовал много лет. Еще с сороковых годов прошлого века местные спорят, какой поступок Би был эксцентричнее: покупка огромного дома или его переустройство изнутри и снаружи. Почти во всех комнатах большие створчатые окна выходят на залив и по ночам скрипят под порывами ветра. Моя мама говорит, что этот дом слишком велик для женщины, у которой нет детей. Думаю, матушка просто завидует – сама она живет в одноэтажном коттедже с тремя спальнями.
Высокая входная дверь заскрипела, когда мы вошли в дом.
– Проходи в комнату, – велела Би. – Сейчас разожгу огонь и принесу выпить.
Она стала укладывать поленья в камин, и мне вдруг подумалось, что это я должна за ней ухаживать, а не наоборот. Но я слишком устала, и у меня болели ноги. Все болело.
– Забавно, столько лет живу в Нью-Йорке и ни разу тебя не навестила, – заметила я, покачав головой. – Тоже мне племянница!
– Ты была занята другими делами. К тому же, когда пора возвращаться, судьба найдет способ тебя вернуть.
Я вспомнила надпись на открытке. Если вдуматься в слова, под судьбой Би подразумевала мои жизненные неудачи, но она желала мне добра. Я оглядела гостиную и вздохнула.
– Джоэлу здесь понравилось бы. Жаль, что мне так и не удалось заставить его отложить на время работу и приехать сюда.
– Вот и прекрасно.
– Почему?
– Вряд ли бы мы поладили.
Я улыбнулась. Би терпеть не может притворство, а для Джоэла оно вторая натура.
– Это точно.
Би выпрямилась и ушла на веранду, которую на гавайский манер называла «ланаи», к бару с напитками. Почти со всех сторон пространство веранды ограничивали огромные окна, и лишь с одной была сплошная стена, где висела большая картина. Я вспомнила о своей – перед отъездом из Нью-Йорка я сунула ее в чемодан. Надо бы расспросить Би, но торопиться не стоит. Я давно поняла, что в жизни Би много запретных тем, и живопись лишь одна из них.
Как-то раз, когда мне было пятнадцать, мы с моей кузиной Рэйчел пробрались в ланаи, открыли заветный шкафчик с темными плетеными дверцами и выпили по четыре стопки рома, пока в другой комнате взрослые играли в карты. Помню, как мне хотелось, чтобы веранда перестала кружиться. С тех пор я больше не пью ром.
Би вернулась с двумя бокалами «Гордон грин» – огуречный сок, смешанный с соком лайма, немного джина, сахарный сироп и щепотка морской соли.
– Ну давай, рассказывай.
Я сделала глоток и подумала, что рассказывать-то и не о чем. Ни одной мысли. В горле снова встал ком. Я открыла рот, чтобы сказать хоть что-нибудь, однако слова не шли, и я уставилась на свои колени. Би понимающе кивнула.
– Все ясно.
Мы сидели молча и глядели на завораживающие языки пламени до тех пор, пока у меня не отяжелели веки.
Не знаю, что разбудило меня утром: то ли волны, которые обрушивались на берег с таким грохотом, что казалось, будто бы море стучится прямо в дверь, то ли аппетитный запах из кухни – пахло блинчиками. Никто уже не ест на завтрак блинчики, по крайней мере, взрослые точно не едят, тем более в Нью-Йорке. Возможно, я проснулась от дребезжания мобильника: он трезвонил между диванных подушек. Ночью я так и не дошла до гостевой спальни: свалилась от усталости. Или перенервничала. А может, все вместе.