Фея Альп - стр. 5
Он тоже встал, чтобы проводить гостя. Расхождение во взглядах нисколько не мешало в его глазах родственному чувству, и он простился с шурином со свойственной ему грубоватой сердечностью. Эрна, как птица, слетела к ним с лестницы, и они втроем вышли на площадку перед домом.
Подали экипаж Нордгейма. В эту минуту в воротах появился молодой человек и, кланяясь, направился к хозяину дома.
– Здравствуйте, доктор! – весело крикнул ему Тургау, а Эрна с непринужденностью ребенка побежала навстречу гостю и протянула ему руку. – Это наш лейб-медик, – продолжал барон, обращаясь к шурину. – Вот бы тебе поручить ему Алису: он хорошо знает свое дело.
Нордгейм небрежно притронулся к шляпе и едва удостоил взглядом деревенского врача, который поклонился ему довольно неуклюже. Затем он пожал руку шурину, поцеловал Эрну в лоб, и через несколько минут его экипаж уже катился по дороге.
– Пойдемте в комнаты, доктор Рейнсфельд, – сказал барон. – Однако мне только теперь пришло в голову, что ведь вы незнакомы с моим шурином – с господином, который только что уехал.
– С господином Нордгеймом? Нет, я его знаю, – отвечал Рейнсфельд, провожая взором экипаж.
– Удивительное дело! – проворчал Тургау. – Все-то его знают, хотя он столько лет не бывал здесь. Точно какой-нибудь имперский посол едет через горы!
Он вошел в дом. Доктор несколько секунд колебался, прежде чем последовать за ним; он оглянулся на Эрну, но та стояла на низенькой ограде, окружавшей двор, и наблюдала за не совсем безопасным спуском экипажа с горы.
Доктор Рейнсфельд, человек лет двадцати семи, не обладал исполинским ростом барона, но тоже был сильного, хотя и грубоватого сложения. Его нельзя было назвать красивым, скорее наоборот, но у каждого невольно делалось тепло на душе при виде этого лица, выражавшего душевную доброту, и голубых глаз, ясно и по-детски доверчиво глядевших на мир. Манеры молодого человека указывали на полное незнание светских приличий, да и костюм его оставлял желать многого. Серая куртка горца и старая войлочная шляпа, несомненно, видели немало на своем веку и выдержали не один ливень, в горные башмаки насмерть въелась грязь. Такая обувь свидетельствовала о том, что в распоряжении доктора не было даже скромной верховой лошади, чтобы ездить с визитами – он ходил пешком туда, куда призывал его долг.
– Ну, как самочувствие, господин барон? – спросил доктор, когда они сели друг против друга. – Все в порядке? Приступ не повторялся?
– Все в порядке! Я опять прежний. Вообще не понимаю, отчего вы подымаете такой шум из-за маленького головокружения? С такими здоровяками, как я, вашему брату, докторам, нечего делать.
– Напрасно вы так легко смотрите на дело: именно в ваши годы следует быть осторожным. Конечно, я надеюсь, что ничего не случится, если вы будете следовать моим советам, то есть избегать всякого возбуждения, волнения, соблюдать по возможности простую диету, отчасти изменить обычный образ жизни. Я ведь уже говорил вам об этом подробно.
– Да, вы говорили, но я не следую вашим указаниям, – добродушно объявил барон. – Отстаньте, доктор! Жизнь, которую вы хотите заставить меня вести – не жизнь. Я должен беречься, я, привыкший взбираться за козами на самые высокие скалы, никогда не обращавший внимания ни на жару, ни на метели и всегда являвшийся первым, когда в горах случалось какое-нибудь несчастье! Я должен отказаться от своей любимой охоты, пить только воду и трусливо избегать всякого волнения, как слабонервная женщина! Какой вздор! И не подумаю слушаться! Я не гожусь для жалкого существования, которое вы мне рекомендуете. Лучше уж сразу конец.