Февральский дождь - стр. 26

Дома я усадил Женю за пишущую машинку и пытался диктовать материал о фашиках. Но такая манера работы оказалась не по мне. Навыка не хватало, а скорее всего – таланта.

Дочь была рада возможности просто поболтать. У нее накопились вопросы.

– Папка, почему у тебя своя комната, а у мамы – своя?

– Спать вместе негигиенично.

– Все человечество спит вместе. А ты не охладел к маме?

– Ну, допустим, охладел. Дальше что?

– Папка, погоди, не заводись. Кто-то из вас обязан отвечать на такие вопросы. Мама не хочет.

– И я не буду. Женя, это уже слишком. Родители не обязаны отчитываться перед своими детьми.

– Папка! – воскликнула Женя. – Просто я боюсь, что выйду замуж и разлюблю мужа. Выйду за другого и тоже разлюблю. Я-то ладно, а каково будет моим детям? Я хочу понять, что нужно сделать для того, чтобы этого не было. Чтобы это на мне закончилось, понимаешь?

Я недоверчиво смотрел на дочь. Ой, хитрит девочка! Но в глазах Жени читалась боль. Мне стало неловко.

– Ты задала очень трудный вопрос. Потом договорим.

– Терпеть не могу это твое «потом», – разозлилась Женя. – Можешь ты хоть раз поговорить с дочерью как следует?!

Я принял позу внимательного слушателя.

– И как только ты вызываешь людей на откровенность?! – все еще обижено пыхтела Женька.

– Угомонись и излагай.

– Почему ты разлюбил маму? Может, ты вообще ее не любил? Если так, то зачем женился?

Кажется, у дочери появился некто, кого она всерьез рассматривает в качестве будущего мужа. Она считает, что над ней тяготеет моя дурная наследственность. Она боится совершить ошибку. Повод серьезный. Но как всерьез отвечать на эти вопросы? Это ж все равно, что раздеться.

– Женя, давай как-нибудь потом, – попросил я.

Всю ночь я печатал текст очерка указательным пальцем левой руки. Утром двенадцать страниц легли на стол Сыру. Он сделал несколько поправок и зачеркнул заголовок «Насморк». Ход моих рассуждений был ему понятен. Но он не мог согласиться, что наш доморощенный фашизм – политический насморк.

Я сам понимал, что материал получился хлесткий, но поверхностный. Но копать глубоко означало вольно или невольно ставить немцев выше. Помнится, еще Толстой возмущался, что Вагнером бредит вся наша элита, включая великих князей. Слушали концерты с фантазиями безумного немца пять часов кряду. А идея дранга нах остен принадлежала вовсе не Гитлеру. На Россию немцы начали облизываться еще при Бисмарке, едва слившись в единое государство, и почти сходу полезли в Первую мировую во все стороны. Еще при «отце народов» вкпб была переименована в кпсс. Разве не странно, почему это сс не коробило слух большого знатока русского языка? К 70-м годам наша ненависть настолько улетучилась, что мы ударились в любование врагом. Достаточно вспомнить некоторые фильмы с щеголеватыми и симпатичными эсэсовцами. Что говорить, даже слово-прозвище «фашики» было неточным. Правильнее называть их нациками.

Короче, это была неудача, провал. Я чувствовал себя бездарным и выдохшимся. Сыр это понял.

– Кажется, я вас заездил. У вас два неиспользованных отпуска. Смотайтесь за границу. Туда, где не были.

Я рассмеялся. А я везде не был. И даже не тянет. Понимаю, что после возвращения еще тяжелее будет жить в родном отечестве. Хотя… Было на земле место, где я мечтал побывать – знаменитый карнавал в Бразилии. Но туда лёта почти двое суток, да обратно столько же. К тому же карнавал в ближайшие месяцы не ожидается.