Февральский дождь - стр. 18
Смотрю с подозрением: до чего ж ловкая приспособленка. Шутливым тоном придираюсь. Спрашиваю, нравится ли читать – по обязанности – чужие письма.
– Привыкаю, – говорит Лора. И сообщает. – Вас ищет странный тип. Сейчас зайдет.
Действительно, стук в дверь. Точно, странный субъект. Высокий, тощий, примерно моих лет и какой-то растрепанный.
– Вы Терехов? Я – Сирота.
– Если это не фамилия, то сочувствую.
– Это фамилия, – говорит Сирота. – Но сочувствие принимаю.
Усевшись в кресло, Сирота излагает суть дела. Он редактор известного издательства. Ищет журналиста, который под его чутким руководством напишет книгу. Прочел намедни мой очерк «Смертная чаша», и заинтересовался.
– Сюжет – привет Достоевскому. Давайте так. Пишем сначала книгу, потом киносценарий.
Сирота захлебывается в словах и планах. Но его восторгов насчет «Смертной чаши» я не разделяю. Говорю ему о Даше Новокрещеновой, которая мечтает сесть в тюрьму. Меня этот случай волнует больше. Сирота морщится. По его мнению, «Смертная чаша» интересней. Я стою на своем.
– Едва ли что-то получится, я не писатель.
– Станете! – уверяет Сирота. – У вас есть мысли о жизни. А что важнее всего для прозы? Мысли. Об этом еще Пушкин писал. Ну, и наконец: вам не надо особо что-то сочинять. Вы будете брать сюжеты из ваших очерков, а не высасывать из пальца. А нас ждет именно такая перспектива. Десятки авторов будут придумывать гадости, которых не встретить в реальной жизни. Ваши книги будут отличаться достоверностью.
Я слушаю с вежливым вниманием. Лора смотрит на меня удивленно: и чего это я кочевряжусь? А я чувствую – не потяну. Зачем хвататься за то, что превосходит мое представление о своих способностях. Хотя знаю, что иногда надо ухватиться за то, что сулит рост. При выполнении, казалось бы, невыполнимого, можно вырасти. В это и заключается настоящий успех.
– Поймите, – говорит Сирота, – сейчас уникальный момент. Мы издаем сплошь западные детективы. А читателю интересно читать про наших преступников, про наших потерпевших, а не про джонов и мэри. Неужели вы совсем лишены тщеславия?
Ничего я не лишен, тем более тщеславия. Но я не хочу быть очередным литературным лаптем. Не хочу стыдиться самого себя. А Сирота, похоже, не понимает, что уговаривать – это почти насиловать. Или я чего-то не понимаю в его агитации. Неожиданно говорит, что я могу сломать ему жизнь. Их издательство приватизировано. Редакторам поставлено условие. Или каждый приведет двух перспективных авторов, или будет уволен за профнепригодность.
– Но я не писатель!
Лицо у Сироты совсем поникло.
– Что вы заладили!? – вспыхивает он. – Я же сказал. Я помогу вам написать первую книгу и еще сценарий. Выйдет фильм – вы проснетесь знаменитым. А дальше… откуда только силы возьмутся.
Только теперь я понимаю, что Сирота хорошо поддал. Его развезло во время разговора. Но мне нечего добавить к уже сказанному. Сирота уходит, бормоча проклятия. В дверях тормозит. Поворачивается:
– Черт с вами, тупой вы человек. Дарю совет. Соедините свою журналистику с той прозой, на которую вы способны. Красоты стиля сегодня людям по барабану. Нужна откровенность, исповедь. Правда, а не правдёнка. А у нас скоро начнут шуровать одну правденку. Напишите о том, что вас печёт. Если вдруг что-то и без меня получится – звоните. Помогу дотянуть.