Размер шрифта
-
+

Февральская сирень - стр. 17

– Понимаю. – Надя склонила голову, пряча подступившие слезы. – Но это не только обуза, но и радость великая. И никакой карьере ребенок помешать не может, я в этом уверена.

– Уверена – рожай, – зло бросил Павел. – Только меня в это не впутывай. Господи! – Он схватил себя за волосы и несколько раз с такой силой дернул их, что покраснела кожа на голове. – Ну почему ты не сделала аборт, когда срок позволял? Сейчас-то поздно уже…

– Что? Какой аборт?! – ужаснулась Надя. – Это ж грех какой, ребеночка убить! Да и зачем? Мы молодые, здоровые. Ты работаешь, я в деревню уеду. Справимся, воспитаем. Не война же…

– Справляйся и воспитывай. – Павел как-то разом устал. – Еще раз повторюсь, что к твоему ребенку и его судьбе никакого отношения не имею. Ты вообще-то уверена, что он мой?

Надя отшатнулась от него, как будто ее ударили. Она даже руку приложила к щеке, сотрясаясь всем телом от причудившейся ей увесистой пощечины.

– Как ты можешь, Паша? – Слезы уже текли часто-часто, прокладывая дорожки по ее прозрачным, словно фарфоровым щекам. – У меня же никогда, кроме тебя, никого не было! Ты – единственный мой.

– Все. – Он отлип от стены, к которой привалился спиной. – Разговор окончен. Ты, когда решение принимала ребенка оставлять, со мной не советовалась, а потому расхлебывай кашу, которую заварила, сама. Родители тебя простят, в беде не бросят. Будешь жалобы на меня писать, сразу предупреждаю, пожалеешь. Даже если меня по комсомольской линии и заставят силой на тебе жениться, то ты проклянешь тот день, когда ноги подо мной раздвинула. Насильно мил не будешь, говорят, да и я – не тот человек, который стерпит насилие над собой. Поняла?

Надя молчала, глотая слезы. Он грубо тряхнул ее за плечи, так что голова ее, как у тряпичной куклы, которыми она играла в детстве, безвольно мотнулась назад и даже зубы клацнули.

– Поняла?! – снова спросил он с угрозой.

Открылась дверь, и из помещения кафедры вышла декан Светлана Авилова – гроза факультета, которую боялись до одури и обожали до идолопоклонства все, от студентов до преподавателей. Павел тут же отпустил Надины плечи и отшатнулся.

– Все в порядке? – Авилова внимательно посмотрела на залитое слезами личико Наденьки, не упустив и ее заметный уже живот.

– Да. – Надя независимо вскинула голову и, повернувшись спиной к своему мучителю и нечаянной защитнице, пошла по длинному коридору. Осколки разбитой вдребезги мечты о счастье хрустели у нее под ногами. Или это было разбитое ветром оконное стекло? Она не знала. Так же, как не знала, что ей делать дальше.

Впрочем, несмотря на внешнюю хрупкость, фарфоровость даже, отличающую ее от большинства сельских, кровь с молоком, девушек, характером Надежда обладала решительным. Проплакав несколько часов и потом проведя ночь без сна, глядя в потолок, пустой, как будущая жизнь, утром она встала с кровати с готовым планом действий. Нет непростых ситуаций, бывают трудные решения. Так, конечно, Надежда свою жизненную философию не формулировала. Но зато в соответствии с этим правилом она поступила.

Собственно, проблем было две – где и на что жить с ребенком. И эти, казалось бы, нерешаемые проблемы решились очень просто. В первом домоуправлении, в которое обратилась Надежда, место дворника было занято, во втором – вакантно, но там ей отказали, глядя на ее субтильную фигурку с выступающим животом, а вот в третьем – согласились принять на работу и предоставить служебное жилье – комнату в деревянном бараке с печкой и выгребной ямой в конце общего коридора.

Страница 17