Фестиваль - стр. 30
Однажды несколько лет назад на вопрос Флюсова по поводу Ловнеровской Мондратьев сказал: «Толку от Ирины Львовны никакого нет, но если ты ей не понравишься, вход на все центральные площадки Москвы тебе будет закрыт. В этом ее парадокс».
После тоста Галины Николаевны гости почувствовали себя гораздо увереннее, процессы пищеварения, сдобренные изрядной долей алкоголя, усилились, головы затуманились, а языки развязались. Когда через полчаса адвокат Розенбаум в обидных выражениях предложил выпить за «творчество», к коему, по его мнению, имело отношение большинство присутствующих, захмелевший администратор Коля с надрывом бросил:
– А вы зря смеетесь, мсье адвокат! Творчество – это молодость мира!
– Я – смеюсь? – якобы в ужасе, неестественно улыбаясь, попытался парировать Розенбаум. – Я отношусь к любому творчеству крайне подобострастно и уважительно. Я же не обыватель, который агрессивен и малокультурен и в силу этого не способен воспринимать ничего нового, а творчество – это и есть проявление свежих мыслей, настроений и умозаключений. Я толерантен, беспринципен и аполитичен, а главный и единственный мой принцип – именно в моей беспринципности.
– Предлагаю выпить за это! – громко сказал певец Саша Чингизов.
Собравшиеся с чувством глубокого удовлетворения вновь наполнили рюмки с бокалами – и выпили.
– Так частить – это не по правилам, – пробурчал трезвенник суперагент.
– По правилам, по правилам – в свободной стране живем, – отреагировала Галина Николаевна. – Сергей Львович, что ты там интересного рассказываешь Флюсову – говори громче, пусть все послушают…
Мондратьев действительно в это время пытался изложить краткое содержание своего монолога, выдавая его за сиюминутный экспромт.
– Сережа, ну действительно, прибавь громкости, – попросил Розенбаум.
– С удовольствием, – пообещал Мондратьев, – но только после перекура.
– Курить – все на лестницу!
Гости были в курсе – Ирина Львовна не выносила никакого дыма, включая табачный, вследствие того, что пережила за свою нелегкую искрометную жизнь целый ряд пожаров.
– Мужики, на весь процесс вам от силы десять минут, – сказала Ловнеровская, – а то без вас скучно.
Иван Григорьевич Райлян вышел со всеми на лестничную площадку исключительно из солидарности, так как не курил и вел исключительно здоровый образ жизни. Администратор Коля закурил «Яву», адвокат Розенбаум угостил двух писателей Сергеев душистым «Мальборо», а Саша Чингизов достал откуда-то из-за пазухи небольшой, расшитый бисером мешочек с какой-то мелко нарезанной травой.
– Это что? – с тревогой в голосе спросил его Мондратьев.
– Это кисет, – ответил певец Саша Чингизов.
Мондратьев тут же бросил дымящуюся сигарету на пол, наступил на нее левой ногой и, насупившись, предложил:
– Пойдем, Сергей Сергеевич, обратно в квартиру – я тебе кое-что покажу.
Недовольно хмыкнув, Флюсов последовал за товарищем, пытаясь на ходу погасить окурок с помощью собственной слюны. Дойдя до кухни, он спросил:
– Сергей Львович, куда мы идем, и что ты собираешься мне показывать? Меня одолевают смутные сомнения.
– Какие, к едреной фене, сомнения? Ты знаешь, что у этого придурка в мешочке? А я – знаю. Он однажды после выступления в одной воинской части полтора часа выход со сцены искал. Тебе такие знакомства нужны? Куришь «штуку» – на здоровье, только делай это в каких-нибудь укромных местах, а не в обществе приличных интеллигентных людей. А Львовна тоже додумалась – на день рождения его пригласила, грязного наркомана!