Фестиваль - стр. 26
– Дайте ему воды, – Златопольский немигающим взором посмотрел на Махрюткина, – а то еще в припадке здесь забьется. Знаю я этих телевизионщиков – сплошные неврастеники.
Молчавший до сих пор Флюсов поддержал:
– Правильно, Казимир Карлович, неврастеники, параноики, а ко всему – еще и шизофреники. Короче, для быстрешего достижения конценсуса я предлагаю следующее: сумму мы не делим на два, а уменьшаем на треть, а завтра подписываем договор и приступаем к съемкам… А у вас все к ним готово?
– У нас всегда все готово, – заверил собравшихся Сергей Сергеевич.
Канделябров сидел, уронив гигантскую голову почти что на колени. Его крупной лепки руки болтались вдоль туловища, как маятники, на лице была гримаса ужаса, при этом нижняя челюсть выдалась куда-то вперед настолько, что кто-нибудь посторонний мог предположить, что Валера исполняет какой-то специально задуманный актерский этюд.
Наконец он вскочил:
– Фильм – это же тяжелый изнурительный труд! Это же бесчеловечно – срезать нам бюджет!
– Сергей Сергеевич, пока у вашего друга небольшая рекламная пауза, не хотите ли выпить? – мудро предложил Златопольский.
– С удовольствием…
Именная водка «Златопольский» оказалась исключительной гадостью.
После первой выпитой рюмки писателем овладело мерзкое ощущение, что он только что выпил керосин, захотелось срочно побежать в туалет и вывернуть свой организм наизнанку…
– Прекрасная водка! – Он крякнул и демонстративно понюхал рукав канделябровского твидового пиджака.
– Хотите еще? – лучезарно улыбаясь, спросил Финаков.
– Спасибо, достаточно, хорошего понемножку. – Здесь Флюсова прорвало. – А что же это вы сами свою водку не пьете?
– Я же на работе!
– А я – где?! – сурово спросил Сергей Сергеевич, чувствуя, что напиток, окончательно так и не провалившись, гуляет где-то по трубопроводу «гортань – пищевод – желудок» туда-сюда и может в любой момент достичь критической отметки в ротовой полости. – Можно я выйду на секундочку? Валера, тебе, кстати, тоже не помешало бы посетить известное заведение. – Зажимая рот руками, Сергей опрометью бросился из кабинета. За ним, подвывая и бормоча, поплелся Канделябров, вяло размахивая руками и с опаской поглядывая по сторонам.
Пока компаньоны отсутствовали, Казимир Карлович пожелал услышать мнения соратников о своей очередной авантюре полнометражного характера.
– Мне кажется – дело стоящее, – заметила пресс-служба в лице Людмилы Борисовны.
– Затраты наверняка окупятся, а эффект, в смысле рекламы, обязательно будет, – поддакнул Финаков.
– Надо пробовать, патрон. Чего мы теряем? На сегодняшний день рейтинги у нас не очень хорошие, – как бы подытожил мнение коллег Владимир Михайлович Махрюткин.
– Сам знаю. Ладно – рискнем! – оживился партвождь. – Я им такую мелодраму с элементами комедии устрою, вместо героинь – зрители рыдать станут! А потом сварганим кинопоказ в Думе и каждого депутата прикуем наручниками к креслу, чтобы раньше времени никто не убежал. А после сеанса я им еще полтора часа буду рассказывать о фильме, объяснять, что они видели и как это необходимо понимать. Ведь от чего зависят любые оценки? От того, что происходит на экране или от субъективного понимания увиденного. Я где-то недавно читал – в Америке сделали эксперимент: четырем группам людей показали кинофильм об обычае австралийских аборигенов – инициации – посвящении мальчиков в мужчины. При этом создали три варианта музыкального сопровождения. Первый – с тревожной музыкой – подсказал трактовку: нанесение ритуальных ран опасно и вредно; второй – с мажорной музыкой – настраивал на восприятие происходящего как радостного события; третий вариант был нейтрально-повествовательный, то есть никакой. Так вот, эксперимент показал, что один и тот же кинофильм может вызывать, а может и не вызывать стрессовую реакцию, все зависит от того, как зритель оценивает происходящую на экране ситуацию. В данном случае оценка навязывалась стилем музыкального сопровождения.