Феномен ДБ - стр. 24
А вот мнение критика Марка Амусина, которое имеет непосредственное отношение к нашим поискам смысла в произведениях героя этой книги [50]:
«Отношение Быкова к “советской цивилизации” легко прочитывается и в “Оправдании”, и в “Орфографии”, и в “Остромове”. Но откуда же свалилась эта напасть на несчастную Россию? Согласимся, такой вопрос напрашивается. И вот тут приходится признать, что Быков в своей исторической рефлексии не занимается анализом – даже мифопоэтическим. Вопросы “почему”, “по каким причинам”, “в силу каких условий” в его книгах не ставятся. Большевистская революция уподобляется нашествию варваров, саранчи, чумы».
Итак, получается, что Быков обходит стороной, игнорирует самый важный смысл: почему произошёл большевистский переворот и в чём причины того, что затем случилось. Ну взять хотя бы период с момента создания ВЧК и до конца известной всем «ежовщины». Нашествие варваров, «чернь», вылезшая из подвалов – это ничего не объясняет. Увы, с сожалением приходится признать, что среди многочисленных ипостасей Быкова осколка под названием Быков-аналитик я не обнаружил, есть только Быков-резонёр.
Однако снова предоставим слово критику – вот что пишет Никита Львович Елисеев [51]:
«Среди всех книг Дмитрия Быкова “Остромов, или Ученик чародея” занимает особое, особенное место. Во-первых, это – завершение трилогии. <…> “Остромов” – гимн социальной нереализованности, умело, грамотно сделанный человеком, социально реализовавшимся на все сто процентов. <…> Он самый “быковский” роман. Самый стилизаторский, самый литературный».
Ну, гимн, так гимн. Я в принципе не возражаю, а критик продолжает славословие:
«Самое важное здесь – быстрота и странная точность его работы. Он делает, покуда другие рассуждают и не решаются делать, может – из лени, может – из повышенного чувства ответственности. Причем делает так, что с ходу попадает в нерв времени».
Это суждение кое в чём пересекается с мнением критика Амусина. Действительно, создаётся впечатление, что в то время, как другие рассуждают, ищут ответы на краеугольные вопросы, Быков пишет. Не исключено, что даже попадает в нерв. В конце концов, это же его работа. Вот если бы перед ним поставили задачу не рассказать, а доказать… Однако предвижу возражение: мы же с вами не в суде, чтобы докапываться до самой сути. И правда, если читатель голосует кошельком за Быкова, это доказательство ничем уже не перешибёшь. Либо надо сдаться на милость победителя, либо другого читателя где-то поискать.
Однако чувствую, что пора более детально разобраться в этой остромовской истории. Вот как разъясняет её Быков [52]:
«Левитация как образ жизни – это, кажется, действительно вовремя, потому что больше сейчас по большому счету заниматься нечем. <…> Представляете – история. Входит мальчик в этот розенкрейцерский кружок. Он верит тому, чему там учат. Он полюбил Остромова. Остромов – Бендер такой, жулик. <…> И вот их всех взяли, а он остался один. И, представляете, мне кажется, что он должен полететь».
Считается, что все мы в детстве по ночам летали – как правило, во сне, не считая тех случаев, когда пришлось воспользоваться услугами «Аэрофлота». Я тоже не без греха – признаю́сь, летал. В основном, над хорошо знакомым переулком поблизости от Патриаршего пруда. Правда, я тогда ещё не знал про полёты Маргариты. А вот Дмитрий Львович всё учёл – всё то, что в «закатном» романе Михаила Булнакова так понравилось читателю. И встречу со странным незнакомцем – правда, в вагоне поезда, а не у пруда. И чёрную засаленную шапочку Мастера, которая почему-то стала синей. Ну а полёты Быков и вовсе поставил на поток. Мало нам Маргариты и Наташи с боровом, так нет – сначала воспарила Ирочка, затем он мальчика заставил полететь. А там и вовсе – провозгласил левитацию образом всей жизни.