Фельдмаршал в бубенцах - стр. 54
Несколько футов – и Пеппо дошел до освещенного луной бесформенного проема. Осторожно протянул руки в стороны, ощупывая обглоданные веками остатки пилястр, некогда украшавших выход. Затем вывел своего конвоира на узкую площадку, залитую лунным светом. От нее вниз шла нескончаемая лестница, в миле впереди мерцала гладь моря.
Здесь падуанец остановился.
– Мне нужно время, – неуверенно пробормотал он, – я должен поискать… Я был здесь всего один раз, у меня есть приметы, я не смогу с ходу найти тайник.
– Ищи! – холодно отрезал Ачиль. Но юноша медленно поднял голову.
– Что ты сделаешь, когда получишь ее? – спросил он, и голос его едва заметно дрогнул.
– Я с тобой покончу, – ровно отозвался монах, – но не беспокойся, это недолго.
– Это обязательно? – тихо вымолвил Пеппо. – Или ты тоже веришь, что…
Доминиканец поморщился:
– Не начинай заново эти бабьи песни! Мне без интереса, нужно ли истребить всех Гамальяно. Но я люблю доводить дело до конца. Особенно однажды не оконченное. Считай это моим капризом.
В лице оружейника что-то передернулось:
– Что значит «однажды не оконченное»?
Брат Ачиль вдруг перестал раздраженно перебирать кольца плети и с любопытством взглянул на юношу.
– Так ты ничего не знаешь… – протянул он. – Что ж, изволь, напоследок можно и уважить. Мы ведь с тобой старые знакомцы. Это мне ты обязан своей слепотой. К сожалению, я не успел проверить, добил ли тебя. Проезжавший почтарь услышал твой крик и поперся в лес с аркебузой. Пришлось уходить. Но на сей раз я не оплошаю.
Пеппо побледнел, медленно вдыхая. Монах же изучающе поглядел в незрячие глаза:
– Я скажу тебе больше, парень. Твою мать тоже прикончил я. Чистоплюй полковник запрещает своим солдатам обижать девочек. А они его, как Сатаны, боятся. Все приходится делать самому.
Юноша прижался спиной к угловатым остаткам колонны.
– Прекрати… – прошептал он. А доминиканец улыбнулся, и скулы его чуть порозовели, словно от свежего ветра:
– Твоя мать не была красоткой, Пеппо, хотя и не без изюминки, в этом не откажешь. Но мой патрон не позволил мне оценить ее получше. Он тоже зануда в этих вопросах. Однако я помню ее смерть…
– Хватит! – рявкнул падуанец. Его колотила крупная дрожь, пот тек по вискам. Брат Ачиль шагнул ближе.
– Я вонзил ей нож вот сюда, – тонкий сухой палец впился Пеппо в ямку у основания шеи. – Медленно, как в масло. Она даже не вскрикнула. Только смотрела на меня своими глазищами, будто запомнить пыталась. Ей-богу, меня аж мороз продрал. У тебя совсем не такие глаза. Интересно, от кого она тебя нашалавила? Бедолага Жермано тогда был уже мертв, но я рассмотрел его – ты ничуть на него не смахиваешь. Он как-то… попроще был, что ли.
– Да заткнись же… – Голос Пеппо сорвался на хрип. – Просто убей меня ко всем чертям!
А монах почти ласково скользнул ладонью вверх по груди оружейника и плотно охватил смуглую шею.
– Будь мужчиной, – прошептал он, – мужчины не боятся воспоминаний…
Большой палец доминиканца вдавился в кадык, а остальные прошлись сзади по цепочке позвонков, будто по клавишам клавесина.
– Сейчас ты отдашь мне Треть. Я вернусь в лавку. Нет, я не стану убивать девочку. Я просто взыщу с нее должок за твою монахиню. Патрон остановил меня тогда, в лесу. А я уже сказал: не терплю неоконченных дел. Я, правда, дурака свалял, нужно было взять ключ с собой. Мало ли, кто приметил, куда я его прячу. Глядишь, приду – а мне уже одни объедки останутся. Так что надо поспешать. Кстати, будь ты пошустрее, тебе бы тоже уже отвалилось. Девчушка-лавочница на тебя, как на пряник, смотрит. Но оно и к лучшему. Есть уверенность, что она не успела прижить от тебя еще одного выблудка помойно-голубых кровей. – Пальцы чуть сжались, ощущая, как вздрагивает горло. – Где Треть, шлюхин сын?