Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания - стр. 78

Весной я получила письмо от Альмы, в котором она сообщала, что у ее мачехи родилась дочка, родители просили Алексея Евграфовича быть ее крестным. Отец согласился быть крестным маленькой Хильды. Когда мы собрались на дачу, то повезли в подарок крестнице игрушки и материи на платье. Незадолго до отъезда в Безо к нам пришла Мария Маркеловна, я собиралась пойти в сад, она попросилась со мной, мы с ней очень хорошо погуляли и даже играли с ней в палочку-воровочку[177]. С этой прогулки я совсем переменила свое отношение к ней, а она говорила мне потом, что я ей понравилась с первого взгляда, и ей очень хотелось со мной подружиться. Уезжая, мы приглашали ее приехать к нам в Безо, но она решила поехать на море в Геленджик. Она работала в своей лаборатории по вольному найму, то есть не занимала штатной должности, женщины не имели права занимать такие должности в лабораториях казенных учреждений, но зато она имела возможность поехать на месяц в отпуск.

Мы жили в Безо три месяца, я всегда считала, что июнь – это месяц цветов, июль – месяц ягод, август – месяц грибов, но земляника начиналась уже в конце июня, приблизительно с Иванова дня (24 июня старого стиля). Эстонцы, а вместе с ними и дачники, праздновали этот день, накануне вечером на пляже жгли костры. Костры складывали большие, в рост человека и выше, зажигали их с наступлением сумерек. Мы своего костра не складывали, но после ужина, который устраивали немного раньше, мы с отцом и с Луизой и Альмой отправлялись на море и любовались зрелищем горящих костров, ярко пылавших на фоне темного неба и моря. После Иванова дня начиналось настоящее лето, погода становилась более теплой, так же как и вода в море. Открывался купальный сезон.

Этим летом у Луизы и Альмы прибавилось дела, надо было ухаживать не только за параличной мачехой, но и за новорожденной девочкой. На долю Луизы пала стирка и полоскание пеленок. С этой целью она отправлялась к ручью, я ее сопровождала, и мы там вели с ней задушевные беседы. У нас гостили по обыкновению Н. А. Прилежаев и С. А. Букина, больше гостей не предвиделось, но однажды, около 10 июля, возвращаясь после купания домой, я увидела следы колес, ведшие к нашим воротам. Кто-то приехал! Иду и глазам своим не верю – Мария Маркеловна. Она, как и собиралась, поехала в Геленджик, доехала до Новороссийска и там узнала, что катера в Геленджик не ходят – забастовка, и вообще в тех местах неспокойно. Какой уж там отдых. Она решила вернуться, взяла сразу же билет на обратный поезд и уехала в Петербург. Там она вспомнила о сделанном ей приглашении поехать в Безо и приехала к нам. Я была очень рада ее приезду, чем больше я ее узнавала, тем больше она мне нравилась. 15 июля были именины Владимиров, и я написала поздравление Володе Тищенко. Единственная фраза, которую я добавила к поздравлению, была: «У нас гостит Мария Маркеловна». Я узнала потом, что Елизавета Евграфовна, прочитав мое письмо, сказала: «Нашла, что написать, кому это интересно».

Елизавета Евграфовна была характером похожа на свою мать, такая же эгоистичная, неласковая, самовлюбленная, резкая, нетерпимая к тем, кого она невзлюбит. Она с детства не дружила с отцом и всегда подчеркивала, что она иначе относится к Андрею Евграфовичу, чем к отцу. Когда Андрей Евграфович приезжал в Петербург, он останавливался всегда у Тищенко, и Елизавета Евграфовна всячески старалась угодить старшему брату. Она не могла простить отцу, что он обогнал Вячеслава Евгеньевича (ее мужа), не могла простить его успеха в науке, всегда пренебрежительно отзывалась о нем, говорила, что Вячеслав Евгеньевич – труженик, а Алексей Евграфович – лентяй. Она не упускала случая в разговоре с матерью, где только возможно, сказать что-нибудь плохое про отца, чем, конечно, расстраивала ее, в то время как ее надо было оберегать от волнений. Мать никогда не умела оборвать ее и часто плакала после ее нападок на отца. Отец знал, как относится к нему сестра, но не страдал от этого, особо нежных чувств к ней тоже не питал, но всегда хорошо относился к ее семье, к своему товарищу, Вячеславу Евгеньевичу Тищенко, он видел его недостатки и признавал его достоинства, и, где мог, способствовал его продвижению.